– Женя обещал позвонить, как подъедет, – весело ответила она, подхватывая его мотив. Женя – это его персональный водитель, отличавшийся пунктуальностью.
Они спокойно позавтракали, у двери она его поцеловала и помахала ему из окна, когда он садился в машину. Все было как всегда…
Через три часа по маленькому телевизору, стоявшему на холодильнике, Настя в экстренных новостях услышала, что «самолет рейсом … разбился. Выживших нет». Его самолет. Все…
Настя на ватных ногах опустилась на стул, рухнув с него на мозаичный пол. Очнулась она от звонка, кто-то настойчиво, не прерываясь, звонил в дверь. Настя медленно, с трудом поднялась с пола и пошла к двери. Это звонила соседка с верхнего этажа, в утреннем убранстве – халате и бигуди.
– Настя! Володька сегодня должен лететь…, – и замолчала, прижав руку к щеке, увидев бледное, перекошенное от боли Настино лицо. А потом заголосила. Настя молчала. Она вообще молчала несколько дней. Ни с кем не хотела говорить, даже с матерью, прилетевшей из Израиля. И только когда тело мужа в закрытом гробу опускали в землю, громко с надрывом зарыдала.
Вот с тех пор и плачет. Ни с кем не общается, не хочет. Мать снова улетела в Израиль к своему новому четвертому мужу, друзья мужа были только на поминках, своих друзей у нее не было, всех растеряла, как только вышла замуж. Да ей и никто не нужен был. Только Он, ее Володенька. Жила только его интересами, этакая современная чеховская душечка, а когда его не стало, то и жизнь замерла.
Настя ощущала себя засохшим деревом, которое когда-то буйно росло, буйно цвело, радуя глаз, и вдруг его корни стали гнить, а пышная крона сбросила листья. И вот стоит оно теперь – прямое, голое, покрытое серой потрескавшейся корой и уже никогда не порадует ничей взгляд молодой изумрудной листвой и нежным цветом.
Только соседка, та самая, с верхнего этажа, иногда заходила попить чайку, да поговорить о своей жизни – неудачнике муже да хулиганах-сыновьях. Однажды, видя, как Настя себя изводит – похудела, почернела лицом, очень подурнела, с глаза постоянно на мокром месте, в сердцах сказала:
– Настена, да приди ты в себя, сколько уже можно рыдать! Так и свихнуться недолго! – А потом злорадно добавила: – Да он изменял тебе с каждой юбкой, а ты убиваешься по нем! Казанова престарелый…И со мной был, черт меня попутал, когда ты два года назад к своей мамаше летала, – и вдруг, сжав ладони перед грудью, виновато сказала она: – Настя, прости, бабу непутевую! Сама не понимаю, как это произошло…
