В таком случае я могу оставаться в домашнем наряде – пурпурной мантии, «львиных» мягких туфлях, коротком горностаевом плаще и в круглой бархатной шапке на которой закреплена лёгкая золотая корона. Вооружение тоже можно ограничить одним рыцарским кинжалом.
(В крайнем случае, королевский посох может служить копьём, а под троном у меня есть небольшой фехтовальный щит и боевой кистень армейского образца. Но это может понадобиться, только если падёт последняя линия обороны, а такое врядли случится.)
Вот если бы я хотел произвести на послов устрашающее впечатление, то явился бы в золотых латах и со стальной боевой короной на шлеме. Тогда оруженосцы вынесли бы большой королевский меч и положили бы его на специальный столик, стоящий по правую руку от трона. Причём, если бы я был склонен к переговорам, этот меч был бы в ножнах, а если бы собирался диктовать и требовать, то меч сверкал бы обнажённым клинком!
Там есть одна хитрость – на этот клинок с помощью специального зеркала направлены лучи, которые бьют отражённым светом в глаза тому, кто стоит перед троном. Нет, конечно, они не ослепляют его совершенно. Что бы это был за разговор такой, если бы посол, проситель или распекаемый придворный постоянно щурился и моргал глазами? Всё придумано так, чтобы обнажённый клинок грозно сверкал, обращал на себя внимание и наводил на мысли о королевском гневе.
А вот если бы я хотел поразить кого-нибудь своим великолепием… Впрочем, парадное одеяние я не люблю. Весит столько же, сколько доспехи, но до бестолковости неудобное. Его словно специально сделали так, чтобы в нём было трудно двигаться. Как будто надел на себя коробку усыпанную бриллиантами! При этом я похож на рождественскую ёлку, которая обрела способность двигаться самостоятельно. Эх, надо дать задание королевским портным разработать на этот случай что-нибудь иное. Попроще, поизящнее, поудобнее. И вовсе не нужно столько сверкучих блестяшек. Я же не ворона, в конце концов!
С такими мыслями я проследовал в малый тронный зал, предназначенный для повседневных приёмов. Рука всё ещё немного зудела, тоскуя о маленькой танцовщице, а в душе осталось нелепое чувство досады. Надо бы выкинуть это из головы, а то не миновать раздражения совершенно лишнего во время решения вопросов государственной важности, даже если они невеликого масштаба.
Но ничего! Когда вся эта ерунда закончится, я объявлю слугам, что отправляюсь отдыхать, а сам в тишине и уединении постараюсь ещё раз приманить бесёнка какими-нибудь сладостями. Ну вот, так-то лучше – я уже улыбаюсь!
