Через десять минут, так ничего не надумав и вконец обессилев от собственной нерешительности, Таир вернулся к унылой действительности. Простиравшаяся под ногами бетонная твердь, терявшаяся в вышине шахматная клетка световых панелей, построенные под копирку дома из мелового кирпича, в честь которого кварталы и получили своё название – всё это было таким же безликим, как на и остальных ярусах, и навевало жуткую зевоту. Всё, кроме одного. Стоявшее чуть в стороне от других здание можно было назвать каким угодно, но только не скучным. Его оригинальная, местами причудливая архитектура так выбивалась из окружающей обстановки, что вызывала аналогию с сорняком, проросшим на возделанном поле. Вот только редкие из них бывали столь же красивы.
Здесь строгость форм удивительно сочеталась с богатой отделкой, а каждый элемент занимал точно отведённое ему место. Разделенный на три яруса фасад, совершенный с точки зрения пропорций, выглядел бы чересчур простым, если бы не убранство в виде стрельчатых арок и окон, а также декоративных контрфорсов. Идущие в два ряда окна украшали изящные витражи, а массивные, словно дворцовые врата, створчатые двери – уже позеленевшая от времени бронза. Впрочем, нецелевым использованием цветных металлов дело не ограничивалось. Стены этого архитектурного шедевра были отделаны не чем-нибудь, а настоящим родонитом! Красоты камня не мог извратить даже мёртвенный искусственный свет. Его розоватый оттенок был таким тёплым, что казалось, будто каменная отделка на самом деле излучала тепло… Однако более всего мальчика поразил огромный круглый витраж, вставленный в самом центре фасада. Снаружи было очень трудно понять, что именно он изображает, но одно Таир знал точно: хоть всю Базу обыщи, вряд ли найдётся что-то, равное ему по красоте!
Вся эта немыслимая в рамках типовой застройки роскошь наводила мысль: кому и для чего понадобилось возводить подобное сооружение здесь, в Белых кварталах? Эти жутковатые места не слишком-то гармонировали с его помпезной архитектурой, и, коль скоро, кто-то взялся доказать обратное, в этом должен быть некий высший смысл.
И тут Таир услышал чей-то голос.
– Эй, пацан! – звал он. – Паца-а-ан!
Свыкнувшись за день с брезгливым равнодушием обитателей Белых кварталов, Таир далеко не сразу понял, что эти слова могут быть адресованы ему. Когда же он опустил взгляд, то увидел тощего мальчонку лет восьми, выглядывающего из отделанных бронзой дверей. На своём недолгом веку Таиру повстречал немало бедняков, но это дитя было самым нищим из всех. Его одеяние выглядело настоящим рубищем, а ступни были такими грязными, что стало ясно: они никогда не знали обуви. Ребёнок явно был беспризорником. Таир отказывался верить, что существуют родители, способные довести своё чадо до такого жалкого состояния. Затрапезный вид бродяжки составлял до того кричащий диссонанс с великолепием входной арки, что у Таира вырвался невольный вздох. Довольный, что сумел-таки привлечь его внимание, мальчонка тут же расплылся в улыбке. Было несколько неожиданно увидеть столь радостное выражение на лице нищего бледнолицего. Пусть и совсем малыш, он уже должен был перенять от взрослых их неподражаемую манеру общаться с чужаками. Так в чём же дело? Неужели ловушка?
