- Полезай, - велела старуха.
- Я не смогу.
- Становись на нижнюю ступеньку и держись.
Унти взнесло наверх так стремительно, что отнялось дыхание, и тут же жесткие руки схватили ее и набросили повязку на глаза. Унти испуганно охнула и полетела вниз. Ей не дали упасть. Поймали и грубо зажав подмышкой, куда-то понесли. В первую минуту, задохнувшись от неожиданности и колючей щерсти повязки, что лезла в ноздри, Унти и не пробовала сопротивляться, но по мере продвижения неизвестно куда боевой дух древних поселенцев возродился в ней. Унти попробовала заорать и засучила ногами, так что ей почти удалось вырваться, но тут жгучий шлепок пониже спины вызвал в ней такой прилив стыда и ярости, что она застыла. Почти тут же принцессу поставили на ноги, но ноги подогнулись, и Унти осела на холодный пол. Повязку с ее головы стянули, но в этом было мало проку из-за окружающей темноты. Унти беззвучно плакала и сплевывала с языка шерстинки, у нее болел живот. Кто-то подошел к ней сзади и одним грубым движением сорвал с нее тунику и белье, а впереди зародился и поплыл к ней тусклый желтый свет. Унти заорала, корчась и заслоняя руками живот и грудь:
- Не трогайте! Не смейте меня трогать! Я плохого не делала! Мама!
Каскад воды, обрушившийся на Унти, заставил ее заткнуться и сделал мокрой с головы до пят. Тут же ее замотали в грубое полотенце. Унти лягнула невидимого, и ее опять несильно, но внятно шлепнули.
Женский голос сказал:
- Хороша... принцесса. Что ты ищешь в Оукдоре?
- Это было с ней, - отозвался другой голос из темноты, и на пол полетел синий в бурых засохших пятнах плащ. Ткань развернулась, и к ногам той, которая спрашивала, покатилась высохшая мертвая голова.
Пенорожденный.
Человек бродил по августовскому лесу, грыз орехи и улыбался гневно цокающим белкам. Он не знал, что пришел к тупику.
Лес рос вокруг города, пахнущего липой и грибами. Город стоял здесь уже четыре тысячи лет и столько же не менялся. Он успел состариться в тиши своих улочек с деревянными домами и ветхими палисадниками. Он не подозревал, что сюда попадают лишь те, кому некуда торопиться. И это вовсе не связано со старостью и болезнями. Просто для тех, кто чаще смотрит в прошлое, чем в будущее и не видит цели и смысла, в этом городе кончаются все дороги.
Город млел под неярким солнцем, как все другие города, лопухи и бурьян кустились на пыльных улочках и неброскими цветами цвел пустырник. И, видимо, в этой неброской тишине, в плеске воды о жестяной желоб и слабом скрипе деревянных мостовых можно было разглядеть потаенную истину, растерянную в дороге. Сюда приходили отчаявшиеся. Сюда же - желающие найти себя. Город сплошных философов и художников. Должно быть, единственный во вселенной, Крайний никого не удерживал силой. Просто леса, распадки и пыльные дороги непонятным образом замыкались на возвращение, и старая железнодорожная ветка, чудом сохранившаяся в окрестностях, гоняла по кругу маленькие поезда. Иногда один или другой пробовали вырваться, и тогда в привычном порядке менялись надежда к отчаянью, яростному протесту, бешенству и тупому покорному смирению с судьбой. Может, и отыскался кто-то, у кого получилось уйти. Город молчал о них.
