Я больше не могла вести себя спокойно, переживая такие мрачные мысли в себе, поэтому бросилась с рыданием в соседнюю комнату и упала на кровать. Вслед за мной кинулся растерянный любимый.
– Нет, не надо, умоляю, не плачь! – он обнял меня и крепко стиснул мои руки в своих ладонях. – Поговори со старейшинами, но неужели нет такого способа, чтобы мы остались вместе? Скажи им, что я могу пойти на всё, могу оставить своих родителей, сестру, дом, даже жизнь – всё ради тебя, Марина!
– Такого способа нет! Мы никогда с тобой не увидимся, никогда!
Ну зачем же ты меня бросаешь? Нет, уходи, оставь меня, я не хочу тебя видеть! – с жаром воскликнула я.
– Милая, я не верю, что такого способа нет, мы будем вместе, вот увидишь!
– Ты это говоришь, чтобы успокоить свою совесть, не больше! Ты ведь меня скоро забудешь, у тебя появится другая, та, которой ты будешь «петь серенады любви», затем жена, дети! – я зарыдала ещё с большей силой.
Но чем больше я плакала, тем легче мне становилось. Я успокаивалась.
– Я тебе кажусь эгоисткой, да? – уже совсем успокоилась я.
– Нет. Даже если так и случится, как ты говоришь, – продолжал он, – то я всё равно никогда тебя не забуду. Ты останешься навсегда в моём сердце, и никакая девушка не сможет занять и половины моего сердца, потому что большая часть будет всегда принадлежать тебе. Никто не заменит мне тебя!
– Я верю тебе! И я не эгоистка, я поняла это! Для меня главное – это твоя жизнь, твоё счастье, а не мои.
И вдруг я почувствовала, что уже давно решила для себя, что же будет завтра. Мне всё ещё было страшно и жутко, но почему-то более спокойно от своего окончательного решения. Рано или поздно я должна была к нему прийти.
– Для меня тоже главное – это ты. – серьёзно произнёс Лёша.
Лишь под утро я с объектом своей любви смогла заснуть. Всё это время мы не могли наглядеться друг на друга, ловили каждую минуту счастья, последние наши совместные минуты. Когда будильник прозвенел в восемь часов утра, я поняла, что жить мне осталось только три часа.
До десяти часов мы пытались не думать о плохом. Я часто называла его имя, зачем-то звала его, иногда даже забывая зачем. Лёша всё понимал, и когда я не могла найти причины, по которым звала его, любимый молча обнимал меня и целовал в губы.
Оставалось уже полчаса, за это время я ещё могла добежать до озера, а потом попасть к себе в мир.
Затем десять минут. Я могла ещё спасти себя. В те минуты мне так хотелось рассказать Алёше обо всём, был даже момент, когда мне захотелось побежать к озеру, тем самым, подвергнув своего любимого человека мукам. Но я смогла остановить себя, до крови стиснув пальцы рук, зажав рот, чтобы не закричать от боли, которая не оставляла в покое моё истерзанное измученное сердце. Не разу за это время я не заплакала, но было видно моё лихорадочное состояние. Глаза мои были немного на выкате, красные и блестящие от давно высохших слёз, губы потрескались, ссохлись, мне всё время хотелось пить. Руки были
