Впрочем, и о ней мысли были не столь безмятежны, как мне бы того хотелось. Я знал эту девушку меньше двух дней, но она так быстро менялась, так стремительно обрастала новыми смыслами, что это вызывало у меня самые противоречивые чувства: от симпатии и естественного влечения до растерянности и даже смутного страха.
Между девочкой-хохотушкой на перроне и загадочной дамой в кафе лежала целая пропасть. Вчера мне казалось, ей слегка за двадцать, а теперь я вполне допускал, что она давно перешагнула черту тридцатилетия. И дело не только в истории жизни, которая не могла уместиться в два десятка лет. Я говорю о внутреннем опыте, об умении влиять на людей, манипулировать их эмоциями и умонастроением. Иногда делать это мягко и женственно, издалека, но порой по-мужски жестко, открыто.
Впрочем, ни житейским опытом, ни бытовой мудростью невозможно объяснить, как ей удалось играючи разбить мои внутренние окаменелости, изменить многолетние привычки и, что самое невероятное, почти исцелить от извечной боязни высоты. По крайней мере, настолько, что я не испытывал никакого страха перед предстоящим полетом – первым в моей жизни!
А непостижимая способность Сун Лимин становиться похожей на других – это что, колдовство? Почему люди начинают видеть в ней черты своих близких – неважно, мужчин или женщин, живых или давно умерших? Каким образом китаянке удалось стать похожей на мою мать? Ведь она ее в жизни не видела!
Сун Лимин объясняла это воздействием особой атмосферы в старой синагоге, но так ли было на самом деле? Кто знает, может быть, природа в ней самой заложила способность к оборотничеству (как бы странно ни звучало это слово) и моя попутчица даже не подозревала, что обладает таким даром. Но что если Сун Лимин сознательно развила столь необычное умение с помощью даосских практик, а теперь пользуется им в корыстных целях? И кто может поручиться, что я не стану жертвой ее экстраординарных возможностей?
На все эти вопросы я, разумеется, не мог дать вразумительных ответов. Грузными размышлениями я лишь по обыкновению всколыхнул болото на дне подсознания, и наружу начали всплывать недоверие, подозрительность, неясное опасение перед каким-нибудь подвохом и еще непонятно что. Я был мастер воздвигать в голове целые горы неподъемных мыслей, от коих запросто мог взорваться мозг. В этом смысле я сильно напоминал отца, оставаясь его верным продолжением во времени и пространстве.
