Через неделю они совсем перестали разговаривать. Коля отключил телефон. Утром он варил ей два яйца всмятку, поджаривал круассаны и делал сок из апельсинов и яблок, в обед — овощной бульон и бананы, вечером в сумерках они шли на двухчасовую прогулку и ели отварную рыбу в японском ресторане. Когда она первый раз попросила официанта отварить рыбу и перечислила, что нужно добавить в отвар, и обратила внимание, чтобы соли не было, — все это на японском языке, — Коля потерялся окончательно. Ирреальность происходящего накатила тогда с запахами приправ в душных кабинках с крошечными жаровнями у каждого столика, с изумлением на лице немолодого японца, с ее раздражением — пахнет горелым утиным жиром — и собственным бессилием: он совершенно забыл, кто есть такой, почему — в Японии? почему маленькая золотоволосая женщина с огромным животом, в котором она зачем-то носит с собой весь мир, укладывает ноги у него на коленях (отекли), а сама, откинувшись на спинку стула, дует в бамбуковую дудочку, сворачивая время и запахи в упругий серпантин звуков…
Ее стали узнавать. В Сокольниках пожилая пара, гулявшая по вечерам, стала ласково здороваться и обсуждать погоду — на французском языке. Коля даже не пытался понять, почему престарелый мужчина с огромным золотым перстнем на среднем пальце правой руки вдруг приподнимает шляпу и спрашивает у Ляли на французском, как у нее “са ва”, а его жена тут же замечает, что второй день “иль плё”, и после непродолжительной беседы они по-родственному, растопыренными ладонями, трогают живот Ляли — языческий обряд причащения, попытка случайным прикосновением напомнить Вселенной о своем существовании, выпросить частичку звездной пыли и спокойной следующей жизни.
Однажды утром у подъезда тощая, измученная сменяющими друг друга метелями и оттепелями дворничиха, объявила Коле: “У вас будет мальчик, потому что пузо огурцом”. Продавец из хлебного киоска протянул в окошко упаковку с двумя круассанами до того, как Коля открыл рот, а в ближайшем овощном бананов не было, но девушка-продавец задержала Колю за рукав куртки, вытащила из-под прилавка припрятанный пакет и радостно заявила: “С пятнышками, ваша такие любит!”
И Коля понял: отныне весь мир свернулся до размеров ее живота и поселился у него в квартире. Он больше не мог думать ни о чем, кроме ее губ. Нет, он совсем не мечтал поцеловать Лялю, он страстно хотел потрогать ее губы пальцами. И все.
В тот вечер, зажав, как обычно, в руке два его пальца, Ляля вдруг подтянула их к лицу. Коля испугался и задеревенел, не в силах шевельнуться, а женщина прижала его пальцы к губам, надавила слегка, и влажная твердость ее зубов сразу же расслабила и успокоила. После этого он разрешил себе брать ее за руку, касаться шеи, помогая надеть шубку, перебирать ее распущенные волосы, а когда Ляля перед сном нежно и исступленно поцеловала его в висок, Коля заплакал.
