- Ларис, пять утра же, как ты так? – спросила пытаясь сдержать слезы, которые уже щипали глаза. Подруга мало того, что жила на другом конце города, так еще и имела семью с тремя сорванцами, которым по утрам нужна мамочка.
- Ничего! Там и без меня справятся, а тебе я сейчас очень нужна, так ведь? – проговорила Лариса, заглядывая мне в лицо. Я промолчала, да и зачем говорить, если она сама знает, что сегодня ровно два года прошло с того события. А значит, этот день пройдет намного тяжелее чем другие.
- Ален, ты когда последний раз ела, а? Давай-ка, иди умывайся, а я сейчас яичницу быстренько сделаю и чайник поставлю. Давай, давай – подпихивая меня в спину, поторопила Лариса попутно скидывая туфельки на высокой шпильке.
Я покорно поплелась в ванну умываться и переодеться, работу никто не отменял, нужно привести себя в порядок и поговорить с Ларисой прежде, чем отправиться в офис.
Из зеркала в ванной комнате на меня смотрела молодая измученная женщина. Обычные карие глубоко посаженные глаза, прямой греческий нос, полные губы, будто ботоксом накачали и щечки на которых при широкой улыбке возникают глубокие ямочки. Все это приправлено «аристократичной» бледностью, то есть как поганка, с фиолетовыми кругами под глазами – красавица просто. Да и ямочек на щеках не видно уже давно. Расчесывая свои волосы подумала, что давно нужно подстричь эту гриву, у меня теперь нет того перед кем можно было бы красоваться.
Когда я зашла на кухню на столе уже дымились две кружки кофе и стояла большая сковорода с жаренными яйцами исходящая ароматным паром, рядом стояла хлебница с поджаренными тостами. Подошла к Лариске и крепко обняла ее, золотой она человек. Ведь было время, когда Аленка прогоняла ее злыми словами и чуть ли не с кулаками кидалась. Но подруга не уходила, а если уходила, то возвращалась снова и снова пока не миновал кризис и Алена более или менее успокоилась.
Лариса обняла в ответ, поглаживая ладонями по спине.
- Ну, ты как? – спросила, усаживаясь напротив и взяв в руки кружку.
- Существую, - я пожала плечами.
И это не было попыткой вызвать жалость или приукрасить действительность. Лариске можно было сказать все как есть, она поймет. Не потащит по психотерапевтам, как постоянно делает мама и не начнет игнорировать, как делают другие, поняв что не могут растормошить ее. А она действительно существовала, потому что жизнью это не назвать, все ее эмоции приглушились, их как будто накрыли толстым ватным одеялом. Лишь боль, обосновавшаяся в груди, была как бы живой что ли.
