Подошедший ко мне полицай был в очках, но без диоптрий, как мне показалось, и в маске, натянутой на рот и нос, маска как простая медицинская, но очень плотно облегающая.
– Вы должны отдать мне собаку, здесь нельзя с животными.
Света подошла очень близко и была подле меня, и я вдруг почувствовала её беспокойство. То есть чем ближе ко мне, тем больше я чувствую её, а стоит ей отдалиться от меня и всё, снова холодное спокойствие и равнодушие. Её муж к нам не подошёл, а я рассчитывала, что если он подойдёт, то как-то сможет договориться с полицаем, у Андреаса была такая классная черта – он мог найти общий язык с любым человеком, говорящим на любом иностранном языке или вообще на марсианском. А тут как будто он не хотел вмешиваться.
– Я уйду вместе с собакой, – я пыталась держать ровно свой голос и не сорваться на визг или крик.
– Хорошо, уходите.
Лицо Светы стало хмуро-белым, крестница обняла меня и заплакала. Она была всё время рядом, не отходила от меня. Она обожала Лапочку.
А для меня вдруг всё стало происходить как в замедленной съёмке. Вот Света отнимает руки дочери от меня, вот они втроём стоят и смотрят на меня с какой-то обреченностью. Мы возможно больше никогда не увидимся, но это казалось нереальным! Я зашла в кабинку лифта, всё ещё чувствуя взгляд моей любимой подруги, её дочери и мужа. Вот мы на цокольном этаже, нас встречает другой полицейский. Так как я иностранка и для местных мы, иностранцы, туповатые существа, которые априори не могут говорить на их языке, поэтому эти двое полицаев начинают шутить надо мной и моей привязанностью к собаке на своём языке, уверенные, что я их не понимаю:
– Она готова идти умереть ради своей собачёнки? – спросил встретивший нас полицейский своего коллегу.
– Она не в себе, явно умалишённая, хотя смотри какая симпатичная, – ответил сопровождающий меня.
– Да, ребята, вот такая я умалишённая, зачем мне торчать в этом бункере, если моя единственная радость в жизни будет не со мной? – сказала я на их языке, чем ввела в полное замешательство обоих.
– Так, тебе туда, выход с другой стороны, – строго указал на незаметную боковую дверь с красной ручкой-скобой встретивший полицай.
– Пошли, девочка, – сопровождающий меня знаком пригласил меня идти вперед, а сам за мной.
Я подошла к двери, взялась за ручку, оглянулась – сопровождающий отошёл от меня на пару метров и скомандовал: «Открывай дверь! Жми на ручку от себя!»
Я так и сделала. Открыла дверь от себя и вышла в стеклянный предбанник, металлический голос в динамиках сказал: «Захлопните дверь и пройдите к раздвижным дверям, нажмите на красную кнопку справа от стеклянной двери.» Фраза успела прозвучать на трёх языках, прежде чем дверь за мной захлопнулась и стеклянная разъехалась, душный воздух пахнул на меня, это было приятно после кондиционированного помещения. Запах моря и пыли – как же я люблю этот запах, подумалось мне. Я вышла с торцевой стороны здания и стала обходить бункер, чтоб выйти на дорогу и пойти к машине. Ничего плохого со мной не происходило. Я спустила Лапу с рук, жарко всё-таки её держать, достала из рюкзака поводок, пристегнула: «Ну что, любимая моя, пойдём к нашей Ромашке!» Ромашкой я называла свою машинку, я любила свои вещи и частенько давала им имена и разговаривала с ними. «Она не в себе» – многие так обо мне думали, но я не обижалась, мы же не можем быть все одинаковые, мне нравится вот так, а кому-то иначе, и это хорошо, что мы такие разные, ведь так интереснее жить.
