Ну, затихли все, помолчали. Артём с Давой рискнули отпустить Митьку. Тот встряхнулся, словно громадный пёс и сразу к Юленьке направился. Та все еще стояла рядом с Джеки.
– Юлька, обидел он? – растрепанный, какой-то пацански отчаянный Широков, стоял опустив руки.
Юленька голос Мити услышала, сразу к нему повернулась, обеспокоилась и принялась высматривать нет ли на нем синяков.
– Нет, что ты. Не успел. Ты как, Митя? Руку поранил, да? Я посмотрю! Мить…тебе больно? – и глаза такие в слезах, тревожные, любящие.
Широков поскорее обнял сокровище и сразу почувствовал ее ладошки на своей спине. Юлька, не стесняясь никого вокруг, обнимала его в ответ и все трепыхалась, тревожилась и беспокоилась о нем.
– Сейчас обработаю септиком. Я аккуратно, Митя. Только немного пощиплет и все.
– Все со мной нормально. Ну, ты чего? Я не ранен.
– Как же не ранен? Вон ссадины, – и слезы покатились.
Две напасти стояли обнявшись, а соседи переглядывались и загадочно друг другу подмигивали и улыбались. Дава заметил на ногах Юленьки тапочки из квартиры Широкова. Он сам надевал их, когда они с Митькой коротали вечера печальные мартовские.
Фирочка рискнула спуститься по лестнице и подойти к парочке.
– Мить, а Мить? Ты успел Кирке по сопатке-то врезать? – Вопрос неуместный, но забавный.
Все и захихикали. Мгновением позже из открытой двери квартиры Заварзиных донесся звук работающего телевизора и громкий крик комментатора: «Г-о-о-о-л!! Наша команда победила!!»
Ну, тут уж ни у кого сомнений не осталось, ни в победе, ни в том, что пришла пора посмеяться громко!
Было с чего, собственно. Вот Митя с Юлей в обнимку. Киросику остались считанные часы в доме. Все живы и здоровы. Ну, и проявилось это простое, домашнее, если не сказать, коммунальное счастье в искреннем смехе. Таком, который стряхивает все ненужное, грязное и бесноватое. Единит и греет души родных, не по крови, но по соседству и мыслям, людей.
Митька засмеялся, вслед за ним Юлька улыбнулась сквозь слезы, Дава осел на пол и угорал. Джеки прислонилась спиной к стене и утирала слезы. Артём обнял за плечи Якова Моисеевича и вместе они хихикали. Дора и Светочка спустились ко всем и поддержали собрание хохотом. Одна лишь Фира пыталась не смеяться. Почему? Так пропустила бабуля самое интересное! Так и не увидела, как «по сопатке» бьют. Когда смеяться сил уже не было, Яков Моисеевич, по обыкновению, подытожил:
– Ну, что, граждане хапуги, посмеялись? Пора и честь знать. Расходитесь уже. Завтра дел много, – повернулся к сыну и дал странную команду, впрочем, все ее поняли. – Дава, фас!
