Вот и больница, тяжелая дверь, пост охраны, турникет. Ещё не поздно развернуться и уйти. Уйти – и что дальше? Неизбежная нищета, ненужный орущий младенец, гора грязных памперсов? Нет уж, спасибо. Надо немного потерпеть, пересилить себя всего лишь до вечера, а вечером всё уже будет хорошо. Последние метры до двери кабинета врача. В полубмороке вошла, отдала документы.
– Идите в пятую палату, ложитесь на свободную койку, медсестра за вами придёт, – усталый, холодный, жёсткий голос доктора словно ударами молотка отдаётся в голове.
– Ах, да, не ела утром? – вопрос настигает, когда Надя перешагивает порог кабинета. Медленно, как в трансе, она отрицательно мотает головой. Сразу подкатывает тошнота.
Девушка идёт по коридору, испуганно разглядывая номера на дверях палат. Вот и номер пять. В палате восемь кроватей, занято две. На одной – молоденькая девчушка с громадными испуганными глазами, на второй – женщина средних лет, мечется, что-то бормочет не то во сне, не то в бреду. Надежда растерянно стоит посредине помещения, смотрит на женщину.
– Она уже всё, от наркоза отходит, – шепчет глазастая девчушка. – А ты тоже сюда за этим, да?
– Сюда вроде все за этим, – пожимает плечами Надя и садится на ближайшую кровать.
– Ой, я так боюсь, и не хочу, но меня мой парень заставил, говорит, рано нам ещё, надо для себя пожить, – девчонка тараторит не переставая, нервно всё что-то рассказывает, но Надя не воспринимает её речь, она словно застыла.
– Галкина, готова? Пойдёмте! – в дверь заглядывает медсестра. Трепещущая девчушка лихорадочно снимает одежду, заворачивается в простыню и выскальзывает из палаты, испуганно оглянувшись на Надю. «Блин, как в газовую камеру повели! Голую, – констатирует мозг. Она уговаривает саму себя. – Ничего, ничего, всех раздевают, потому что операционная и стерильно. Ты просто уснёшь и проснёшься, а потом всё кончится».
Проходит минут двадцать или тридцать, но кажется, что несколько часов, пять, шесть. В палату завозят каталку, на ней – молодая женщина, словно мёртвая. Длинные вьющиеся каштановые волосы свешиваются почти до пола. Две медсестры подхватывают простыню, на которой она лежит, и ловко сгружают-сбрасывают неподвижное обнажённое тело на кровать. Словно и не человека, а деревянную куклу. Небрежно накрывают простынёй, кладут на живот розовый резиновый пузырь со льдом. Одна приподнимает веки, проверяет зрачки, вторая щупает пульс. Волосы женщины стелются по растрескавшемуся линолеуму. Медсестры о чём-то тихо переговариваются, бросают взгляд на вторую женщину, которая уже почти очнулась и притихла, потом, ничего больше не сказав, уходят.
