Пока общество обсуждало последние сплетни из жизни тех подружек, которые не смогли прийти, и планировало в очередное полнолунье устроить спиритический сеанс, мне положено было делать домашние задания. Но их кудахтанье доносилось даже через закрытую дверь второй комнаты, и я никогда не могла сосредоточиться.
Домой я приходила выжатая как лимон. Мама задерживалась на работе, а папа по вечерам проверял работы студентов и готовил лекции, так что я заказывала пиццу и пялилась в телевизор, даже не понимая, что там происходит. Когда родители заметили, что мои оценки плавно ползут вниз, а элегантнее я не становлюсь, они сократили мои визиты к тётушке до трёх дней в неделю.
Это не слишком помогло, потому что тётушка, решив доказать свою состоятельность как наставницы, взялась за меня с удвоенной силой. Как можно, Екатерина! Выпрямись, Екатерина! Кто же так ест! Кто же так пьёт! Волосы нужно отпустить, глаза нужно красить, застегни верхнюю пуговицу! Это что, джинсы? Это что, кеды?! Откуда у тебя чернила на щеке? Сейчас же умойся. И причешись. И выпрямись. И так далее, и тому подобное. Я сжималась, сутулилась ещё больше и постепенно перестала быть сорванцом, но в леди так и не превратилась.
При всём этом тётушка имела тягу к мистике, обожала гороскопы, следила за фазами луны, учила меня кидать соль через левое плечо, стучать по дереву, мысленно ставить зеркало перед неприятным человеком, прикалывать булавку на изнаночной стороне кофты от сглаза, а ещё устраивала спиритические сеансы. На одном из таких у неё и случился сердечный приступ. Тётушкины подружки шептались, что она увидела призрак своего бывшего мужа, который не оставил ей ни копейки при разводе.
Я поступила в университет, и родители разрешили мне жить в бабушкиной квартире с Алиной, которая с радостью сбежала из общежития. Первым делом я избавилась от ненавистного пианино, бархатного тётушкиного кресла, а потом уж и от остальной мебели. Следом за письменным столом на помойку отправилось большое собрание стихотворений разных авторов, которые я так и не смогла выкинуть из головы, как и тётушкины недовольные возгласы и причитания.
– Рина, тебе ещё чай налить? – голос Робина вывел меня из транса.
Я подставила кружку, а сама взяла второй кусок пирога, села ровно на стуле, взяла вилку и нож и начала отрезать маленькие кусочки, как положено леди. Хотя они-то едят эклеры и тарталетки, а не капустные пироги.
Джей смотрел на меня изучающе, как на картину в музее. Жалко, что на него зажаренная еда не произвела такого впечатления, как на тётушку. Но может, ещё пара дней, и он тоже сляжет с мигренью? Тем более что я не специально испортила омлет, это получается у меня естественным образом, а учиться и стараться я не собираюсь.
