Но время шло. Оно утекало как песок сквозь пальцы, а я могла только смотреть. Смотреть и страдать, проливая слезы за закрытой дверью. Потому что лишь в полном одиночестве, могла снять эту маску, могла признаться себе в том...
Что я так больше не могу.
Фея, которую ты привез из далекой страны, казалась мне божеством. Такая красивая, светлая, живая.
Она была так добра, а ее магия дарила мне покой. Такого умиротворения я не ощущала уже давно. Даже вспомнить не могу, когда до этого мне удавалось проспать так долго, не увидев ни одного кошмара. Хотя нет. Вся моя реальность стала одним сплошным кошмаром, а моя богиня, пусть всего лишь на миг, позволила мне сбежать. Укрыться от всего этого.
Когда я осознавала, что мне придется проснуться, вновь открыть глаза, чтобы испытать очередной приступ боли, по щекам даже сквозь сон просачивались слезы. По пробуждению, закусив губу, я прижималась к широкой груди брата, а он стирая влагу с моих щек, спрашивал почему я плачу.
Я отвечала, что мне приснился страшный сон.
Сон, в котором я не хотела просыпаться, но об этом не знал никто.
Ее жестокие слова помогли мне одуматься, немного придти в себя, вспомнить, за что я боролась. За жизнь! Как бы банально не звучало, но я боролась именно за нее. А теперь лежу тут, на кровати и не имею возможности встать и подойти даже к окну, чтобы взглянуть на голубое небо и мир, который всем сердцем мечтала увидеть.
Слезы тонкой дорожкой стекали по щекам, отчего подушка становилась влажной. От соленой воды ранки на шее начинали щипать. Прикусив губу до крови, я выгнулась и запрокинула голову, чтобы избавиться от этого саднящего чувства. Минута боли была для меня подобна вечности, адскому пламени, в котором я догорала дотла.
Брат приходил ко мне, справлялся о самочувствии, но я вновь не смогла сказать ему о том, как сильно страдаю...
Не хочу портить радость от долгожданного момента - возрождения нашей родной земли.
Улыбаюсь ему, а он смотрит на меня с беспокойством. Вновь стирает с моих холодных щек горячие слезы и обещает, что я тоже скоро поправлюсь. Но я то знаю правду.
Думаю, что и он тоже.
Мы как два барана, нежелающих принимать жестокую действительность.
Я спрашиваю у него про Лантану, а он отводит взгляд и замолкает. Губы упрямо сжимаются, а от сомкнутых челюстей дергаются желваки, ладони с силой и злостью сминают простыни его постели, которая стала моей, когда он переселил меня в свою комнату, чтобы наблюдать за моим состоянием. Но это больше похоже на самоистязание. Мне жаль его. Жаль себя.
