Вот и сейчас. Увидев это издевательское подмигивание, я совершенно потеряла над собой контроль и меня, что называется, понесло в разнос:
– Да, Витя! Ты прав! Нашу жизнь действительно можно было назвать героической, хотя мы ничего выдающегося в ней не видели. Мы привыкли к ежедневному подвигу. Я помню, как мы под палящим солнцем, в дождь, снег, ужасные морозы и метели, каждый день ходили в школу; как мы засиживались до полуночи за выполнением домашнего задания; как мы наводили порядок в своей комнате и мыли посуду. И мы не стремились к славе, Витя. Мы были скромны. Мы знали, что имена многих так и останутся неизвестными, но это не останавливало, потому что у нас была одна цель – сделать всё, чтобы жизнь будущих поколений была лучше нашей, – на одном дыхании выпалила я, глядя на Верховцева. Я видела, как его глаза от удивления округлялись всё больше и больше, поэтому, несмотря на оглушительные аплодисменты, продолжила свою пламенную речь:
– Да! Нам было непросто. Нам было непросто, потому что многие хотели нас сбить с правильного пути. Я не буду называть вслух их имена, – сказала я, и ткнула пальцем в сторону Вити, от чего тот испуганно отшатнулся, – но я надеюсь, что им сейчас очень стыдно и горько за то, что они делали. Не на тех напали, Витя! – отчеканила я, потом почему-то подпрыгнула, топнула ножкой, выставив при этом одну из них вперёд, а руки развела в стороны. Словом, закончила свою речь также, как заканчивают русский народный танец, который мы готовили для школьного концерта. Этот неожиданный поступок вызвал бурю восторга, смеха и шквал аплодисментов.
Я не очень понимала, что наговорила, и почему моя речь вызвала такой восторг, но была на вершине счастья. Представьте себе, что я чувствовала. Совсем недавно на меня никто не обращал внимания. Надо мной насмехались все, кому не лень; лучший мой друг после мытья посуды, Витя Веховцев, читал бесконечные морали, а тут всеобщее признание моих заслуг. Каких? Да какая разница? Тогда меня совершенно не интересовало то, что на самом деле никаких моих заслуг не было и не предвиделось в ближайшем будущем. Мне аплодировали, и я купалась в этих овациях. Я утонула в этом восторге. Я расплылась в улыбке и закричала:
– Я вас всех безумно люблю!
Моё признание было совершенно искренним. Находящиеся в зале почувствовали эту искренность и ответили мне новыми овациями. Мой разум от этих аплодисментов и криков, видимо, окончательно помутился, потому что я, подняв вверх руку, также, как до этого делал профессор, и дождавшись тишины, продолжила:
