Я согласно кивнула головой, так как, несмотря на моё плачевное положение, голод никуда не делся. Официант тут же принёс чай с пирожным, что опять озадачило меня, и я обратилась к профессору с вопросом:
– Алексей Петрович! А как я буду расплачиваться за это? – спросила я, указывая на принесённую еду.
– Никак! Зачем за это расплачиваться? – недоумённо спросил профессор, и, видя моё удивление, пояснил:
– У нас давным-давно отменили деньги, Катя. Наша новая история как раз и начинается с того, что люди, наконец-то, поняли пагубную для человечества роль денег. Если бы люди не сделали этого, то вряд ли мы сегодня встретились бы с тобой.
– Почему? – не поняла я.
– Потому что угроза всеобщего уничтожения существовала уже в твоё время, и достаточно было маленькой искры, чтобы так и произошло. Но, благодаря русскому философу Виктору Анатольевичу Верховцеву, этого не случилось. Человечество смогло понять, что именно деньги приносят несправедливость в этот мир, и являются источником бесчисленного количества бед, – объяснил мне профессор, и добавил, – Кстати говоря, он жил как раз в твоё время. Да и учился в той же школе, что и ты, поэтому сейчас она носит его имя. Может ты даже знаешь его?
– Кого? – опять не поняла я.
– Виктора Анатольевича Верховцева, – повторил профессор.
– Верховцева? – совершенно растерявшись спросила я.
– Виктора Анатольевича, – подтвердил Алексей Петрович.
То, что Витиного папу зовут Анатолий Иванович, я прекрасно знала, поэтому сложить всё воедино и сделать единственно возможный вывод не составило труда. Вывод мне очень не понравился, поэтому я отрицательно помахала головой. Я не хотела признаваться, что именно после ссоры с этим самым Виктором Анатольевичем и начались мои приключения. Надо же! Философ! Зануда и вредина! Вот кто он. А ещё задавака! Я хотела выложить всю правду о нём Алексею Петровичу, но вовремя остановилась. Кто же мне поверит, если его именем названа школа? А ещё могут заподозрить в зависти. Хотя, как тут не позавидовать? Любой бы на моём месте позавидовал, но признаваться в этом не хотелось. Даже себе. В то же время родился протест: почему такие известность и почёт одному Верховцеву? А мы чем хуже? Может и мы тоже чем-нибудь прославились, а я просто об этом ничего не знаю? Ну, не мы, а я. «А вдруг?» – затеплилась мысль, и я, так толком и не ответив на вопрос профессора, с надеждой в голосе спросила:
– А о Гордеевой вам ничего не известно?
