Он кинул взгляд на Богомилу, та не могла скрыть улыбку: «Расслабились, пляжные люди! Купаемся?» – «Ага!» Они нырнули по палаткам переодеваться и потом помчались в воду, поднимая кучу брызг, плавали, штурмовали высокие кораллы, чтобы с них рассматривать обитателей моря, загорали в тени тента, что он натянул на канате берегового ограждения…
Завтрак они слегка поковыряли, а вот обед съели, даже с добавкой. После обеда Алексей и Регина поехали в город («Мы ненадолго. Часика через полтора-два вернёмся»), а они остались охранять стоянку. «Що то я втомилася, Олександр Іванович, від цього пляжного відпочинку, – Богомила расслабленно шевельнула рукой, роняя на него песок. – И купаться уже неохота. Кажется, что надо человеку для счастья? Солнца, моря, пляжа – а получишь всё это – и понимаешь, нет, не то». Он поймал её висящую руку, положил к себе на грудь, продекламировал, не открывая глаз: «Движение – все, конечная цель – ничто, о как же им слабо опять заставить нас играть в своё лото…» – Помолчав, добавил – Песенка такая была хипповская, в дни моей молодости» – «Я, наверное, тогда пела на клиросе». Он усмехнулся: «В десять лет? Вряд ли. Ты еще в куклы играла…»
Она провела рукой по его груди, перевернулась на живот: «Ох, Сашко, с куклами у меня не задалось в детстве» Помолчала, он не торопил. «Мне лет пять было, у меня было много игрушек, куклы, там, кроватки-столики, посудка… Папа мой пришел как-то пьяный, а он тогда выпивал часто уже, и что-то мы поссорились – можешь себе это представить, взрослый мужчина и пятилетняя девочка? А может, это просто выплеснулась их с мамой ссора, вот так, на меня, подвернулась я… В общем, он собрал все мои игрушки и вынес их во двор, к мусорным ящикам. Я сидела у окна и смотрела, как дети постепенно к этим узлам подбирались, выбирали себе что поинтереснее из моих игрушек, радовались… С тех пор я кукол терпеть не могу». Он нашел её руку, но она убрала, встала, сказала уже другим, дурашливым тоном: «Пойду-ка я, поплаваю в этом бульоне еще разок!» и сбежала в воду, подняв брызги. Он смотрел на неё, представлял её пьяного папу и усталую мать и саму маленькую Богомилу, устроившуюся на подоконнике за шторкой, смотрящую вниз, как её маленькая кукольная жизнь расходится по чужим детским рукам…
Он понимал, что она, Богомила, вошла в его душу, заполнила, захватила её, и он сдался, и ему сладко и больно от этого плена, и хочется ещё – погрузиться в её мир, понять её лучше, узнать о ней, узнать её… Он вспомнил желтую подводную лодку на кольцевом перекрестке Эйлата, усмехнулся, представив, как они, два пассажира этой лодки, медленно падают на дно этого «бульона», красивого, в кораллах и рыбках, а плыть уже никуда не могут, могут только вот так лежать на дне и делить воздух, которого становится все меньше.
