Он шел за Богомилой, держа дистанцию, и ее фигурка на велосипеде притягивала его взгляд ото всех окрестных красивостей. Он словно впитывал ее в себя глазами, как по вечерам делал это кончиками пальцев, касаясь ее лица. Сегодня с утра мысли с отсчетами до конца похода и расставания удалось загнать куда-то глубоко внутрь, спрятать, закидать песком окрестных пустынь, и он катил, почти бездумно любуясь ей, наслаждаясь свежестью утра и ожиданием вечера. Он твердо решил – даже если приедут поздно, он найдет хостел или отель, и они уйдут на эти пару дней отдыха, что обещал им в Эйлате Алексей.
Вошли в затяжной подъем, лидеры исчезли за перевалом. Он держал Богомилу в прицеле прищуренных глаз, выжимал на пониженной, но отставал. Вскоре и она исчезла за изгибом дороги.
Он крутил свои семь с половиной и думал. То, что пряталось под спудом, вдруг выползло и властно заполнило его голову. Вот, как сейчас на этой дороге, он скоро окажется один. Один на один с собой. Потом – с семьей, со служением. Но, все равно, как будто один. Её не будет рядом. И что это будет значить для него? Что не будет этих танцев по ночам и вечерам? Не будет ее дрожи, пронзающей его тело и душу? Не будет сна в объятиях? Ну, все это он, наверное, переживет. Труднее будет с другим, с тем, что, не затрагивая его желаний, ввернулось штопором прямо внутрь: с Богомилой, едущей с ним рядом по Иудейской пустыне и говорящей так откровенно обо всем, о чем она думает и что так резонирует с его мыслями; с Богомилой, сидящей напротив него в кафешке Эйн-Бокека, вертящей в пальцах соломинку от коктейля и рассказывающей ему о своей жизни, от которой ему так хочется ее защитить; с Богомилой, которую он ловит взглядом каждый день по дороге, изо дня в день, каждый день… Шоссе было пусто, он на мгновение закрыл глаза, и ее фигурка моментально поплыла впереди него. Он вспомнил, как мальчишкой впервые пошел на рыбалку с пацанами постарше, как он сидел на берегу речки, смотрел на поплавок, а потом, вечером, когда, ложась спать, закрыл глаза, этот поплавок вдруг всплыл перед ним. И что бы он не делал, поплавок не исчезал. Как сейчас она. А дальше? Поплавок-таки исчез. А она? Исчезнет? Забудется? Растворится в приятном «вчера»?
Она ждала его наверху, спешившись, поставив ногу на камень у придорожной стены каньона. «Эй, раша! Гоу, гоу!» Ее смех, ее машущая рука опять загнали все мысли глубоко внутрь. «Все здесь и сейчас. Здесь и сейчас…» Он подкатил к ней, скрипнул тормозами, сорвал поцелуй с ускользающих губ. «Едем вниз?» – «Давай, ты первый. Тебе жеж нравится разгоняться на спусках…» Он благодарно махнул ей, ушел в спуск-вираж, который оказался серпантином на несколько километров…
