Александр давал наставления, учил и показывал дорогу к свету, — но пройти её эльфы, люди и прочие разумные существа должны были сами. Иначе в чём смысл им существовать? Там, где нет зла, не может быть и добра. Если нет страданий, нельзя представить себе победу над ними, сладостный триумф, торжество… В чём тогда смысл рождения как таковвого? Жизнь — это череда контрастов. Она невозможна без невзгод точно также как невозможна без счастья… Боль — это плата, которую мы должны сносить, чтобы в конце тернистого пути увидеть звёзды.
Скольких людей (и не только) прямо сейчас пытали в мире эльфов? Сколькие из них умирали несправедливой смертью? Всех и не сосчитать. Неужели Александр должен был спасти каждого из них? А может ему вообще перестроить их таким образом, чтобы они не могли испытывать боль? Может ему сделать так, чтобы все их начинания были успешны? Может быть… Может быть это будет правильно, но тогда он лишит их смысла жизни.
В мире, где всё даётся просто так, не может быть мечты.
Вечное блаженство равноценно небытию.
Оно, в конце концов, противно самой идеи свободы воли.
Такова была философия мужчины.
Она была немного натянутой… Но уж как есть. Он был не философ.
Александр хотел оперировать только божественным. В будущем он собирался сделать так, чтобы души всех тех, кто несправедливо страдал на земле, испытали блаженство в мире мёртвых…
В его размышлениях было разумное зерно… Но очень сложно было его придерживаться, когда прямо на твоих глазах пытают юную девушку… Александр вздохнул и посмотрел, с высоты творца мироздания, на маленькую подземную комнату, где, на холодном железном столике лежала прикованная Азель.
Её одежда была рваной, мокрой и грязной. Она была кровавой. Сверху, над головой девушки размещалась небольшая воронка, которая с заданной периодичностью пускала на неё капельки. Каждый раз, когда такая капля разбивалась о лобик девушки, Азель вздрагивала, как будто в неё вонзали иголку. Её тело содрогалось от боли… И эта боль была далеко не единственным, что её терзало.
Ногти у неё на руках и ногах были содраны. На их месте были длинные иголки, которые вонзались во все её пальцы. Их подушечки съежились и побелели… В живот девушки были вделаны маленькие рыболовные крючки — не один, не два, не три… Нет, по меньше мере целая дюжина.
Один из них вонзался в её пупок.
Немного выше находилась её грудь… Каждая из них была обработана по-своему. Правую срезали целиком, её как будто силой оторвали, и на оголённую плоть положили пропитанное кислотой полотенце, — левая грудь осталась на месте, но была изрезана вдоль и поперёк тонкой бритвой…
