— Прости, кроха-шелкопряд, — сказала я, обводя белый узор на ее повязке. Она смотрела в окно, солнце сверкало на воде в заливе.
Наш дедушка работал на шелковой ферме почти всю жизнь. Он показал мне как-то горсть крохотных белых коконов, похожих на мягкие яйца в его ладонях. Было сложно представить, что внутри есть червячки, что они медленно превращаются в белых призрачных мотыльков.
«Бедствия меняют нас, — сказал он. — Мы плетем красивую броню против них, меняемся и становимся готовыми лететь».
Мы были маленькими коконами. Так я думала, глядя на людей в поезде. Мы плели нити вокруг себя, закрывались от остальных, словно одни страдали. Пытаясь выжить, хоть судьбой нам была уготована смерть. Но наши распутанные истории становились ярдами красивой шелковой нити.
Еще полчаса, поезд добрался до станции Токио. Двери шумно открылись. Мужчина в свитере замешкался, думая забрать у нас корзинку. Мужчина в футболке преградил ему путь. Он фыркнул и ушел. Я тихо взяла корзинку, Аки поправила свою сумку. Мы вышли на платформу и пошли по лестнице. Я была теперь за мужчиной в футболки.
— Подождите, — тихо сказала я. Он оглянулся. — В благодарность, — Аки поняла меня и расстегнула свою сумку, чтобы достать наш обед.
Он коснулся ее запястья.
— Нет.
— Но…
— Не открывай тут. Вас обворуют, заодно и меня.
Я кивнула, глядя ему вслед. Все мы боялись. Как до этого дошло? Разве мы не ощущали безопасно себя вместе до землетрясения? Разве я не ездила на поезде со школы в темноте, не ходила по аллеям за закрытыми храмами и сияющими магазинами, гудящими автоматами с цикадами? Разве я не ходила тогда бесстрашно в темноте, окруженная незнакомцами? А первой испугала нас пухлая бабушка.
Мир изменился, когда иллюзия цивилизации разбилась, как окна поездов. История быстро расплелась, вернув нас в начало, когда мы ходили по странному новому миру одни и с копьями.
Станция Токио, когда-то шумная и яркая, была теперь пустой, как череп, в трещинах, брошенная живыми. Многие укрылись тут, когда упали здания. Они убрали тела, но запах смерти остался. Едкий запах с металлической горечью в воздухе. Не все умерли при землетрясении. Многие погибли в дни после этого, один за другим, в отчаянии и печали, как обреченная армия без другого выхода. Наши шаги отдавались эхом в длинных проходах. Аки крепко сжимала мои пальцы. Она помнила. Она тоже ощущала запах.
— Тамаго, — сказала я.
Она не сразу поняла меня. А потом тихо ответила:
