Сдавалось, Одесса все время смотрел исподлобья, но глазами особо не буравил, а по манерам был схожий на телевизионного сыщика Коломбо. Вызывал не только уважение своим профессионализмом, но и доверие, ибо не чередовал "кнут и пряник" и не кидал неприятных намеков. Он мало говорил, а чаще думал. Наверное, много о чем. Легко пробежав взглядом по не очень ровным строчкам, он положил в папку прочитанные листы. Затем пожал Роману с Алексеем руки и отпустил.
Самое неприятное, что грызло совесть, осталось позади. С плеч будто тяжесть свалилась. На душе стало спокойней - и у Романа, и у Алексея.
Едва они вышли из пропахшего куревом кабинета, раздалась команда:
- Первый взвод, собираемся на боевую! Быстро!
Са**нову выдали РПГ-26, который, как и все одноразовые гранатометы, ополченцы почему-то называли "Мухой", хотя таким кодовым названием обозначался лишь РПГ-18, четыре зеленых тубуса которых повесили себе за спину другие бойцы взвода. Бронежилетов, "разгрузок" у большинства и в помине не было, а касок - ни у кого.
Са**нов окинул взглядом свой взвод и отметил, что даже военной формы на всех не хватало - двое были в "гражданке": джинсах, кофтах, камуфлированных натовских футболках и кепи, видимо, купленных ими на вещевом рынке. Половина людей не имела нормальной обуви. Оружия в обрез, боеприпасов и того меньше. Опытных бойцов - наперечет. В основном были необученные новобранцы, как и Роман.
Подошел Крым.
- Ну как? - спросил он, улыбаясь. - Наш пострел на расстрел поспел? А ты боялся.
- Не боялся я, - ответил Роман. - Поговорили нормально. Я в конце написал, что готов лично принять участие в расстреле мародеров, но Одесса сказал мне, что это лишнее.
- Без тебя, Румын, разберутся, - улыбнулся Крым. - Вы с Коробочкой все правильно сделали. Одесса работать умеет.
- Отличный мужик, - кивнул Роман. - Слушай, а он что, из Одессы?
- "Южных ночей забытье, Самое синее в мире, Черное море мое..." - задумчиво произнес Крым, вспомнив песню в исполнении Леонида Утесова, и погрустнел. - Оттуда, Румын, оттуда... Он сюда не просто так приехал. Его сына правосеки живьем сожгли в Доме профсоюзов, понимаешь?
Роман молча кивнул. Сердце застучало, как молоток. Ему сейчас вспомнился почему-то не южный город-жемчужина, утопающий в зелени, не ленивые морские волны, накатывающие на белый пляжный песок, а огромное закопченное здание, окна, из которых вырывалось пламя и валил жирный дым, а затем - обугленные трупы людей на лестницах. Эту жуткую одесскую трагедию несколько суток с утра до вечера показывали по всем телеканалам - она у многих зарубцевалась в памяти негодованием и болью, угарной яростью и молитвенным воплем.
