– Хорошо, конечно, – хмыкнул я. – А может он за стёкла разбитые денег даст, и за мою испорченную куртку?
– Уже дал. Купим тебе новую, лучше этой.
– Лучше кассеты. Куртка у меня есть.
– Совсем свихнулся со своей музыкой, – устало вздохнула мама. В голосе прорезались привычные сварливые нотки и затихли. – Ладно, посмотрим, может и на то, и на то хватит.
– Спасибо, мам.
Я замолчал, вопросительно глядя, на неё, она не уходила. Сидела и смотрела на меня.
– Мам, мне в школу рано вставать.
– Да-да, – встрепенулась она. – Спи, сынок. – и вышла, тихонько прикрыв дверь.
Романчиков на самом деле больше не всплывал.
***
Ой какая сопливо-приторная сцена-то ночью была. Я даже подумал, что мне это приснилось. А может, правда это был сон?
Я пришёл домой из школы, и никаких ментов у нас в квартире не было. Была мама. Рядом с ней на журнальном столике стояла пепельница с дымящейся сигаретой, а возле – стопка листков, вырванных из тетрадки, и я сразу понял, что это за листки.
– Что это? – она постучала пальцем по моим стихам.
Я молча попытался их забрать, но она отодвинула меня:
– Нет, подожди! Сядь! СЯДЬ! – крикнула она, и я опустился на диван. А что мне оставалось? Не драться же с ней.
– Значит, вместо учёбы у тебя голова забита этой дрянью? Ты уже скатился на четвёрки. Что дальше? Тройки? Двойки? Второй год? Вместо того, чтобы готовиться к институту, ты эти писульки пишешь? Стишки сочиняешь?
Я привычно молчу. Тускло светят лампочки в пластмассовой люстре. Злорадно хихикает младший брат. В глазах пляшут чёрные точки, и я думаю: только не приступ, не надо сейчас. А воздух густой и пыльный, и с трудом проталкивается сквозь сжавшееся до игольной толщины горло.
– Знаешь, что, сын мой? Я забираю у тебя плеер до конца учебного года. Закончишь год с похвальным листом – получишь его обратно.
– Нет, ты не можешь. Это подарок отца.
– Отца, который бросил тебя, когда тебе трёх лет не было, и не вспоминал, пока ты сам его не нашёл?! Осеменитель он, а не отец, папаша твой! И ты таким же растёшь. Гены! Плеер сюда, быстро!!! – заорала она и хлопнула по столику со всей дури.
Я аккуратно обернул наушники вокруг бирюзового корпуса и положил плеер перед ней. Она схватила его и сунула под себя в кресло, будто я стал бы его забирать.
– Всё! Иди и готовься к институту!.. И больше никаких гулек! – прокричала она мне в спину.
Ночью, когда все спали, я встал и вошёл в большую комнату. Листки с моими "стишками" так и лежали на полированном столике, придавленные пепельницей. Я вытащил их и на цыпочках вышел в кухню. Там, сидя на табуретке перед вытащенным из-под раковины ведром я изорвал их в мелкие клочки. Моё лицо горело от стыда за эти строчки. Настоящий мужик не пишет стихов. Он берёт любимую на руки и несёт, куда ему надо, не спрашивая согласия, а она радостно хохочет и смотрит влюблёнными глазами. Сашу в этой роли я представить не мог.
