Я не очень понимал, почему у меня может возникнуть желание с ним увидеться. Он у нас жил пару недель.
В первый вечер попытался научить меня жарить картошку.
Во второй мама с гордостью заявила, что я хорошо знаю английский, и даже переписываюсь с настоящей американкой. Он так обрадовался, засверкал золотом.
"Надо отправить ей твою фотографию, чтобы видела, что товар не лежалый" – заявил он. Борясь с рвотными позывами, я скрылся в своей комнате и врубил в наушниках на полную громкость UDO.
На третий день он посоветовал мне носить вещи в нагрудных карманах, чтобы казалось, что у меня атлетическая грудь. Надо рассказывать, почему я избегал с ним общаться?
День, наверное, пятнадцатый – надеюсь, не увидимся. Я ещё раз вежливо кивнул. Меня так учили: если нужно для душевного комфорта собеседника – ври. Спросил глазами: всё? Он вздохнул, я надел наушники. В маленькой хрущобе стало чуть просторнее.
***
А на следующий день в школе случилось "чепэ". Тимур Дзагоев сдержал обещание. Пацан сказал – пацан сделал.
Из кустов свистнули, но это был не Тим. На нашей трубе сидел длинный Брыкин и его мелкий дружок Паспарту. Перед ними набивал мяч Малхосян. Поручкались.
– В курсе уже? – спросил хмурый Брыкин.
– В курсе чего?
– Твой дружок-торчок кони двинул.
Я замотал головой:
– Чушь. Мы только вчера тут сидели.
– Больше не посидите. Повесился.
– Гонишь?
Брыкин пожал плечами. Малхосян оставил мяч, подошёл ко мне.
– Это правда, Димон. Мне очень жаль.
Он похлопал меня по плечу, заглянул в глаза. Я поймал его грустный взгляд и поверил.
Я зашёл ещё к "вэшкам" в глупой надежде увидеть его ухмыляющуюся кавказскую физиономию. Увидел. На тумбе у входа стоял его портрет с чёрной траурной лентой. Я повернулся к классу. Все сразу что-то начали искать в своих сумках.
Мне кажется, я начал читать мысли, или люди перестали их прятать. Я ходил в пригашенном состоянии по коридорам школы, цеплял отдельные фразы и целые диалоги.
"…кем надо быть, чтобы вот так, в петлю…"
"…Бедная мать …Знаешь, кто у него мать? Психиатр! …Сапожник без сапог…"
"…Ирку знаешь? Сисястая такая, из десятого бэ. Да ну знаешь ты её, с кучей фенечек на руках. Соска его…"
"…Шутишь? Она с торчком трахалась. Нормальная баба с наркетом свяжется? По-любому ханку не поделили…"
Ярость поднималась кипящим мутным потоком. Добралась до забитого горла, и я задохнулся. Приехала скорая, купировала приступ. Меня отпустили домой. Но я пошёл не к себе, а к нему. На детской площадке в дыре под железной ракетой я заметил знакомые кеды. Занырнул внутрь. Там стояла Ирка с сигаретой и тряслась, будто держала оголённый провод. Она повисла на моей шее, рыдая и повторяя:
