Виталий Пуханов
Мы жили в суетном дому
На молоке и хлебе.
Но по ночам мне одному
Являлся доктор Геббельс.
Он молча в кухню проходил
И ничего не ел,
И ни о чем не говорил,
Но я его жалел.
Я был спокоен за него:
Не спит, не ест, не пьёт,
Не потревожит никого,
И лишь меня убьёт.
Я долго ждал и ждать устал,
Когда придёт мой срок.
А он ушёл и прошептал:
«Прости меня, сынок».
Я стал о Ницше говорить,
О Шпенглере молчать.
И всё ещё пытаюсь смыть
Арийскую печать.
Владимир Буев
К соседям Ленин приходил,
Но чаще – Сталин грешный.
Один раз лик Хрущёв явил.
И пару – дряблый Брежнев.
Ко мне же ночью на кровать
Всё время прётся Геббельс.
И до утра не даст поспать,
Твердя: таков мой жребий.
Ну, почему ко мне ходок
Сей Геббельс одному?
Я нациком всего разок
Был ночью. Не пойму.
На нацик я! И я не гей!
Ну, ладно б днём пришёл!
Так ночью прётся дуралей –
Совсем с ума сошёл!
Я с ним о Ницше говорил,
О Шпенглере молчал.
Ему я Вагнера включил
…И «Гитлер!» закричал.
Мы – это я. Мы – Николай Второй
Виталий Пуханов
Однажды заблудились мы, и нас,
Несчастных, умирающих от жажды,
Угрюмый человек случайно спас.
Брели домой под мат пятиэтажный.
Рассказывали после: он маньяк,
Убийца злой, по милицейским данным
Скрывается в лесу. Никак, никак
Не верили. Мы были благодарны!
Детей ему спасённых не зачли.
Кого убил угрюмый наш спаситель?
Когда бы знали имя, то пошли
И мёртвого просили: «Извините».
Владимир Буев
Мы – это я. Мы – Николай Второй.
Великий, но не из числа ужасных.
Не Гудвин. Не с трагической судьбой,
Но опытных я и подобострастных
Спасателей бригаду ждать готов.
Пускай спасатель будет хоть маньяком,
Убившим кучу баб и мужиков
Важнее, если он из Пастернаков!
Спасатель или спаситель – всё равно.
Христос иль Сатана – он благодетель!
…Вот то, что он со мною заодно –
Главнейшая на свете добродетель.
