«Пор-р-рву-у-у!» – взревело внутреннее эго да так отчётливо, что Маша вздрогнула и пошатнулась, схватилась за угол столика. На лице юноши промелькнул испуг, однако на место этого выражения быстро вернулась снисходительная усмешка, и незваный гость вышел.
– Да что со мной такое? – в отчаянии повторила в сотый раз Маша, и слёзы брызнули из её глаз. Трясущимися руками она снова налила себе воды, и мелкими глотками выпила половину, а остальную вылила на ладонь и смочила лицо, шею. Так делала мама в прошлой жизни, когда Маша долго не могла унять плач.
Где-то за дверью заговорили двое. Судя по знакомым интонациям, один голос принадлежал Антуану, застигнутому возле комнаты сестры, а второй, женский, – матери Мариэль. «Хоть бы он не вернулся!» – подумала Маша: внутренний зверь, просыпающийся в присутствии брата-засранца, напугал ещё больше, чем то привидение у ворот.
Опасения оказались напрасными, в комнату вошла Илария в сопровождении Жанетты. Тяжело перешагнув порог и сделав несколько шагов, будто у неё болели ноги, женщина остановилась. Её глаза наполнились слезами, а руки медленно поднялись, призывая к объятиям:
– О, Мариэль, деточка моя! Ты в добром здравии! – простуженным голосом воскликнула женщина.
Это было так трогательно, что Маша охотно обняла женщину, и слёзы предательски снова брызнули, будто заговорённые – от одного воспоминания о матери из прошлой жизни и её заботе. Глядя на плачущих мать и дочь, даже Жанетта захлюпала носом и тихонечко высморкалась в платочек.
– В гостиной нас ждёт твой отец и твои друзья. Но прежде, чем мы спустимся, нам нужно поговорить, милая. Сколько я ни спрашивала Жанетту, она только головой крутит, – Илария грозно посмотрела на покрасневшую служанку, а потом за руку повела дочь к софе у окна. – Присядем, милая. Готова ли ты рассказать обо всём или хочешь отложить разговор?
Маша неопределённо пожала плечами, стараясь не смотреть в окно, чтобы не наткнуться взглядом на привидение, и сосредоточилась на госпоже Иларии и её вопросе.
Как можно обмануть женщину, беззаветно любящую своё дитя и рискнувшую собственной жизнью ради дара Мариэль? Словоохотливая Жанетта настолько ярко описала страдания мёрзнувшей под снегом госпожи, что у Маши ноги похолодели от сочувствия. Кстати, о ногах. Матушка села, рассеянно забыв поправить платье, из-под которого хорошо были видны ступни, обмотанные шерстяной тканью, в больших туфлях-калошах.
– Я хорошо себя чувствую. А как ваши ноги, матушка? – Маша положила ладонь поверх шершавых пальцев неестественно розового цвета.
