- Александр Иванович, за что вы отвечали в партийной деятельности? - спросил Синцов.
- Я - коммунист! Я за все отвечал, в том числе, и за охрану труда, за действия каждого руководителя! Со мной первым здоровался главный инженер комбината, потому что я раньше его на полчаса приходил на комбинат и проверял работу охранников, сколько воров они за свою смену задержали на проходной. Мне сам начальник ВОХРа отдавал честь и докладывал: "Товарищ гвардии капитан в отставке, за время моего дежурства было задержано столько-то воров".
- А что они воровали?
- При Сталине за каждую украденную гайку вора садили на десять лет в тюрьму. Мы же стали добренькими, понимаете? - то ли в укоризну, то ли просто хотел подчеркнуть это отношение к людям Кораблев, трудно понять. Но, судя по тому, что каждое слово он произносил с постановкой ударения на последнем слоге, независимо это звучит правильно или нет, то значит, оно имело свою особую важность. - А мы слишком добренькими, понимаете ли, стали! К несунам, к ворам, понимаешь ли. И за это мы с них очень строго спрашивали: лишали премий, тринадцатой зарплаты или садили их в тюрьму. Там вы видели мой архив. Это говорит о том, что я вел очень строгий контроль и не только по недисциплинированным коммунистам, а и по беспартийным! Никто от меня, работника НКВД, не мог уйти безнаказанным!
Кораблев встал из-за стола. Глядя на него, Синцов невольно удивился, как перед ним этот сгорбленный, восьмидесятилетний старик преобразился в крепкого, еще полного сил мужчину.
- Я сейчас в туалет схожу. вы еще не устали меня слушать? - спросил он у Николая.
- Можно я напишу очерк о вас? - тут же сказал Синцов.
- Ваша фамилия мне хорошо знакома.
- Это по книге Симонова "Живые и мертвые"...
- Нет, нет, нет, - помахал рукой Кораблев. - Ваш дед...
- Нет, нет, отец работал на химкомбинате токарем в механическом цехе, потом, после окончания учебы в институте стал мастером цеха.
- То-то мне знакомо ваше лицо, молодой человек.
- Да, батя и жил в этом доме. Ему завод выделил здесь квартиру перед уходом на пенсию. Трехкомнатную квартиру, как инвалиду войны.
- Да, может быть, я проверю. Подождите, я сейчас вернусь.
Когда за Кораблевым захлопнулась дверь в туалетной комнате, Синцов тихонько потянул на себя ящик кухонного стола, в котором лежали вилки и ложки, и осмотрел связку ключей, лежавших сбоку. Взяв их, прокрался в зал и попробовал первым ключом открыть шкаф с архивом "Дел". И он тут же провернулся, дверца отворилась. Взяв несколько дел, закрыл шкаф и, положив ключи назад в ящик кухонного стола, громко сказал Кораблеву:
