Служивые рассуждали здраво — богу неугодно притворное христианство, за что небеса покарали князя, отобрав жену и дочерей, а заодно сильно проредили православное воинство в этом проклятом краю, где оно стало в крепостях гарнизонами. Но стоило Бекович-Черкасскому притворство отбросить и снова Девлет-Гирей-мурзой стать, как дела пошли хорошо. В походе через пустыню погибло всего три сотни людишек, хотя поначалу думали, что половина войска останется лежать мертвыми на пути. А как пришли — так две победы уже одержали, перебив много супротивников, и потеряв своих в доле один к десяти против ворога.
Как тут не радоваться служивым, ведь на войне каждый хочет выжить. А тут удача вроде снова пришла — вот и молились многие на князя, почувствовали, что удачлив полководец, а потому поверили в него. И тут уже неважно, какому богу он молится, да и попов в отряде не было. Не хватало там людей держать, что своей непримиримостью к другим верам вражду среди сослуживцев вызвать могут…
— Господа офицеры и мурзы! Надлежит нам выяснить, как действовать супротив неприятеля — наступательно на войска вражеские, либо, держа оборону, дождаться удобного момента.
Полковник Хрущов искоса посматривал на командующего экспедицией капитана лейб-гвардии князя Бековича-Черкасского — перед ним сидел истинный азиатский владыка, насколько он не походил на себя самого.
Где зеленый мундир, ботфорты, камзол и треугольная шляпа?! Куда они пропали?!
Парчовый халат, сафьянные сапоги с загнутыми вверх носками, отросла борода на сухом вытянутом лице, и не узкая как у татар, а вполне себе окладистая. Недобрый прищур глаз, бухарская сабля с богато украшенной рукоятью и ножнами лежит перед ним на ковре, на котором он восседает как владыка. Но почему как, ведь он и есть самый доподлинный «чингизид», даже имя сменил на свое родовое — Девлет-Гирей-хан. Имя настолько известное всем русским, которое вбили в память поколений свистом кривой татарской сабли, да плачем угоняемых в Крым невольников.
Только блестящий горжет петровского гвардейца висит на шее, прикрывая бляхой верхнюю часть груди — единственное европейское, что осталоссь в князе, который прямо на их глазах за два месяца превратился в самого натурального восточного деспота.
А может он и был таким, просто в какой-то момент слетела с него как шелуха, сползла как со змеи кожа, насаждаемый царем Петром европейский лоск, в здешних краях абсолютно не нужный и даже чуждый?!
