— Рад тебя видеть, Владимир Андреевич. Однако времени вам на должный отдых уже нет — так что пусть солдаты нынче хорошо спят и двойную винную порцию получат. Завтра последний десятый день, и мы со следующего за ним утра выступаем главными силами в поход. Яицкие казаки уже как день вперед вышли — до Эмбы пойдем быстро, там будет нас ждать обустроенный лагерь. И кайсаки пригонят туда отары овец и верблюдов.
Бекович остановился, коротко изложив планы, и после паузы стал задавать один за другим вопросы:
— Сколько у вас людей, полностью готовых к походу, и фузей, что я приказал отобрать? Взял ли ты трехфунтовые пушки с упряжками и повозками с припасом орудийным, как я велел?!
— Из всего врученного мне государем полка здоровыми после сидения и зимовки осталось без трех ровно шесть сотен солдат и офицеров, со мною вместе. Да больше пятисот больных, из коих три с половиной сотни в Астрахань лейтенант флота князь Урусов переправить должен. Фузей тульских, что не позднее двух лет произведены, набралось двести сорок, а единого с ними калибра еще триста семьдесят. Всего шестьсот десять, також набрано снаряжения и патронных сумок на это число ружей. И пушек снято с крепостных бастионов, согласно расписанию, три медных, полковые наши в три фунта калибром, как и надлежало по приказу твоему, князь, остальные оставлены и мортиры також с ними в крепости.
Полковник отвечал по существу, тщательно подбирая слова, слова звучали под полотнищем палатки глухо:
— А людей воинских со мною вместе к походу подобранных, набралось почти четыре сотни без малого, остальным я отказал по слабому здоровью. Хотя все служивые поголовно горячо просились взять их, княже, в твою экспедицию на хивинцев. Ибо сидение надоело всем до крайности — лучше в поле головы сложить. Остальные сто двадцать солдат померли за это время. Иначе бы тоже попросились в поход пойти.
Полковник Хрущов говорил спокойно, выдубленное морозами и жарой лицо было непроницаемо, ни один мускул не дрогнул, только в последних фразах сочился яд, перемешанный с горечью.
— Да что там, вышло так — места незнакомые. Я виноват!
Признание Бековичу далось с невероятным трудом — яростно протестовало все внутреннее естество, слова не лезли из горла. Но он все же их произнес, как бы подводя черту между своим «старым» прошлым и начавшейся девять дней тому назад новой жизнью.
