— Ты совершенно здорова, сестра Гэ, — заверил он с гадкой ухмылочкой (говоря при этом нейтральным, на грани бесстрастного, голосом, что Гэ не понравилось). — Эти попытки общения реальны, они не результат психического расстройства из-за злоупотребления криптой. Наверное, нерешительный воздыхатель, который не осмеливается признаться тебе в страсти…
«Поверь мне, сестра Гэ, перед твоей красотой я бы не проявил застенчивости», — добавил он мысленно, как будто испугавшись звука собственного голоса — рефлекс, тем более глупый, что смотрители перехватывали ментальный обмен легче, чем устную речь.
В памяти у нее сохранился длинный твердый отросток, пытавшийся силой проникнуть в ее сокровенное место, грубые ногти, царапавшие ее грудь и бедра, но совсем из головы вылетело, как ей удалось вывернуться из объятий лекаря и удрать из кабинки приемов. Она обнаружила, что лежит обнаженная на койке и тяжело дышит, во власти спазмов, наедине со своими чувством вины, отвращением и желанием разрыдаться.
Она не сообщила о нападении из опасения, что обвинение обернется против нее же. Однако с поры того тягостного случая ей не удавалось слиться с гармонической вирной на церемониях крипты. Вместо взлета в чудесные миры духа, она, напротив, спустилась в подземелья своей души, где встретилась с энергией ненависти и разрушения, и была напугана ее силой.
Полукруглые ярусы постепенно заполнялись. Актовый зал, расположенный в центральном звездолете поезда, вмещал более 100 000 человек — почти всех пассажиров «Эль-Гуазера». Красноватые огоньки аварийного освещения, разбросанные над бесчисленными дверями и питающиеся от автономного энергетического контура, не могли процарапаться сквозь извечную непрозрачную тьму, скрывающую перегородки, потолок, лестницы и ряды сидений. Участникам собрания в задних рядах, несмотря на их никталопию, было не разглядеть распорядителей, выстроившихся на центральной сцене. Невидимость, однако, существенной помехи не составляла, поскольку распределенные по площади громкоговорители повторяли слова любого из ораторов для самых отдаленных секторов зала.
Гэ заняла свое место в четвертом ряду амфитеатра, откуда могла видеть центральную сцену, а на заднем плане — почти отвесную стену с креслами управляющих и лидеров других каст. Металлический пол подрагивал от шагов хлынувших в раскрытые настежь двери пассажиров. Большинство людей оделись в свои лучшие наряды: платья, комбинезоны или костюмы, которые они приберегали для прилетного собрания. Их искрящиеся от радости глаза бросали отблески света — единственные отблески на фоне тьмы.
