– Я на панель скорее пойду! Или в тубдиспансер.
Таня от удивления изогнула бровь.
– Это как понять?
– Какая аспирантура? – вдруг перешла чеченка на нервный тон, – и какие родственники? Я с русским парнем жила! Да если б они и были, родственники – я сдулась! Я не смогу нормально взять эту планку! Меня уже от всего тошнит! Кого я буду лечить? Я всех ненавижу! Бомжей – чуть меньше, чем остальных!
– Тогда ты права.
Голос Гюльчихры привлёк к ней внимание молодых болельщиков, и те стали высказываться на тему мультикультурализма. Их было много. Они были агрессивны. Таня, неплохо знавшая Гюльчихру, сжала её руку и повернулась к красным шарфам.
– Заткнитесь! Что вы себе позволяете? Она – врач!
Это сообщение вдохновило некоторых спартаковцев на остроты. Большие глаза чеченки начали часто моргать. Казалось, она расплачется, как ребёнок. Но вместо этого она стиснула кулаки и очень решительно устремилась к дюжине недовольных ею парней. Танечка с трудом её удержала. Однако, парни притихли. Вскоре они сделали попытку вернуться к прежнему разговору, но он у них не заладился. Молча Таня и Гюльчихра доехали до Крестьянской заставы и молча сделали пересадку. Потом – ещё одну. Когда поезд подъезжал к Фрунзенской, Гюльчихра сказала:
– Спасибо, Танька! Ты меня очень выручила.
– Да брось ты.
Поезд остановился, и Таня вышла. Фрунзенская не нравилась ей – ни станция с её полутёмным залом и белым бюстиком, очень смахивающим на надгробный памятник, ни район – облезлые сталинские громадины, разделённые переулочками, идущими под уклон. Они как-то сдавливали сознание, будто сон, в котором надо спасаться, а ты не можешь – ноги уже подчиняются не тебе, а тому, кто гонится за тобой. Перейдя проспект по гулкому подземелью, Танечка зашагала ко Второй Фрунзенской. Ей казалось – холод струится прямо из фонарей. Пронизывающий, синюшный холод. Прохожие обгоняли транспорт, заполонивший проспект. Спешила и Таня, хотя заказчик мог её ждать ещё целый час. Свернув в переулок, она направилась к набережной. Ветер от реки дул в лицо. Глаза заслезились. Цокая каблучками по тротуару, Таня поймала себя на том, что она не любит не только Фрунзенскую, но и вообще центральные районы столицы. Гораздо больше её привлекали окраины. Да, была некая загадочная романтика в этом: подняться морозным вечером из метро на какой-нибудь дальней станции, например – Коньково, Выхино, Пражская, сесть в автобус и час петлять по совсем незнакомым улицам и проспектам с унылыми фонарями, осознавая, что это всё, как ни странно, ещё Москва!
