– Сыграй что-нибудь ещё!
– Нет, я не могу, – вдруг засуетилась скрипачка, сдёргивая со спинки кресла пальто. Зачем-то взглянув на Таню, как будто та могла её укрепить в принятом решении или, наоборот, отменить его, она более твёрдым голосом повторила, – я не могу! Простите.
Хардрокеры и работники репетиционной базы, чуть постояв, вернулись к своим занятиям.
– Ты уже покидаешь нас? – поинтересовалась Настя, следя, как Верка застёгивает пальто.
– Да, надо идти. Хотела посидеть дольше, но…
– Поедешь домой? – перебила Таня. Верка опять на неё взглянула, ещё более растерянно. Согнув ноги в коленях и зацепив пальцами край стула, Таня сказала ей:
– Слушай, я ведь живу одна! Ночуй у меня. Но только давай посидим ещё пять минут. Я очень устала.
– Слушай, я тоже живу один! – пылко подступил к скрипачке Серёга, – и я совсем не устал! Можем ко мне двинуть прямо сейчас!
– Почему к тебе? – вознегодовал Лёнька, – я, между прочим, раньше тебя её захотел! Не веришь? Смотри!
Вновь достав блокнот, он выдернул из него листочек с рисунком и протянул его другу. Листок пошёл по рукам, вызывая смех. Дошёл и до Верки. Та покраснела и начала негромко сопеть, увидев себя в чём мать родила, сидящей на корточках перед Лёнькой. Черты лица были переданы с оскорбительной точностью, как и некоторые нюансы фигуры. Довольное лицо Лёньки также имело близкое сходство с оригиналом. За остальное, естественно, поручиться было нельзя.
– Большое спасибо, – пробормотала скрипачка, под общий хохот с брезгливостью возвращая рисунок автору, – молодец! Мне очень приятно.
– Как может быть такое приятно? – взвизгнула Маша, – фу! Извращенка!
– У Лёньки! Фу! – вторила ей Катя.
– Лёнька, а ты зачем такой большой член себе прихерачил? – орал Серёга, – что она скажет, когда увидит вместо него пипетку?
– Сними штаны и послушай, что она скажет, – дал Лёнька сдачи. Верка молящим взглядом поторопила Таню, и та, вскочив, устремилась к Лёньке. Тот побежал, но радиожурналистка, топая пятками, догнала, отняла рисунок, и, разорвав его, принялась дубасить художника кулаками. Он не сопротивлялся, только увёртывался. Панкрокерши ликовали. Настя и Катя, взяв каждая по ботинку Тани, швырнули их со всей силы в Лёньку. Обе попали. Это привело Лёньку в ярость. Отпрыгнув, он заорал:
– Вы что, идиотки? Мы за что боремся? За свободу творчества и свободу слова! Рисовать можно всё!
– В том числе, фингалы на твоей роже! – развил идею Серёга. Но Лёнькин довод Танечке показался более убедительным. Надевая ботинки, она промолвила:
