Дождь скорее накрапывал, чем хлестал, но был ледяным. Пробежав вдоль садика, Кременцова остановилась. Дальше дорога, тянувшаяся к Шестнадцатой Парковой мимо стройки, была прекрасно освещена. Достичь по ней улицы к данному моменту женщина с зонтиком не смогла бы, даже побив мировой рекорд по скорости бега на стометровку. Логично было предположить, что она свернула с неё, благо что с обеих сторон виднелись жилые и нежилые здания, окружённые закоулками и заборами. Кременцова долго стояла на одной ножке, как цапля, решая, что предпринять. Можно было бегать кругами по подворотням, рассчитывая на чудо. Можно было рыдать и биться головой о бордюр, пока он не треснет, а можно было вернуться в «Волгу» и по спецсвязи одним звонком поднять на ноги все окрестные райотделы. Бегать кругами хотелось меньше всего. Слёзы уже текли из глаз Кременцовой, бордюр был близко, но она кое-как взяла себя в руки и повернулась, выбрав вариант номер три. Шагнуть не успела – со стороны помойки с тремя контейнерами, поблизости от которой она стояла, прогремел выстрел. Не холостой. Из «Макарова». Кременцова молниеносно шлёпнулась на асфальт, забыв, что он – не татами. Что при этом отшибла, не поняла – от боли извилины натянулись между ушами и загудели, словно басовые струны. Стрельба продолжилась. Ни одна из пуль ближе чем за метр от Кременцовой не просвистела. Понятно было, что тот, кто их посылал, впервые столкнулся с таким противным явлением, как отдача. После девятого выстрела прозвучал безвольный щелчок. Услыхав его, Кременцова с бешеной рожей поднялась на ноги, вынула свой «Макаров», взяла на прицел центральный контейнер и ласково предложила:
– Ну а теперь выползай, паскуда вонючая! На карачках! Ствол возьми в зубы! Выползай, живо!
– Эй! Вы чего там, с ума сошли? – послышался за спиной мужской грубый голос, – что за пальбу устроили?
Кременцова сообразила – сторож со стройки.
– Всё хорошо, – сказала она, не спуская взгляда с контейнера, – за ментами сбегай! Скажи, что я – из прокуратуры.
– А вот они, уже здесь!
Услышав позади топот двух человек могучей комплекции, Кременцова не удивилась. Она припомнила, что за стройкой видела двухэтажную хрень с табличкой «милиция», когда ехала с Хусаиновым и Андрюшкой к третьему корпусу. Но когда её, подбежав с боков, за одну секунду обезоружили, сбили с ног, сковали наручниками и начали молотить ногами с матерной бранью – от изумления нахлебалась воды из лужи. Били её нешуточно. Раза три она порывалась крикнуть: «Я лейтенант районной прокуратуры!», но от ударов её дыхание всякий раз пресекалось, и она лишь хрипела, пуская ртом кровавые пузыри. Самая жестокая боль досталась запястьям, поскольку руки были скованы за спиной. Наконец, пинки прекратились. Вспыхнул фонарик. Раздался возглас:
