Разглядеть собеседницу шуттанца, шарящего руками по земле возле одного из склепов с фонарем, не было никакой возможности. Ловчий откинул, загораживавший обзор капюшон, на свой страх и риск высунулся из-за холодного, могильного камня, покрытого противным мхом, источающим запах, от которого так и подмывало чихнуть, но все равно не преуспел.
В круг света попадал лишь темный бархатный плащ, небрежно наброшенный на одну из статуй, и подол пышного полосатого платья, подергивающийся в такт движениям стройной женской фигуры, сидящей боком на невысокой гранитной могиле. Женщина сосредоточенно сыпала чем-то блестящим из небольшого мешочка. Каким образом она сумела перебраться через ограду в такой непрактичной одежде, оставалось загадкой. Вопросом оставалось и то, кому же все-таки не повезло пораниться, пробираясь за стены кладбища — клочок ткани, оставшийся на одной из пик, не сходился по цвету с тем, что удавалось разглядеть в неверном свете масляной лампы. Зеленое платье в черную полоску не вязалось с красным шелковым лоскутком.
Взбешённый, все не унимающийся шуттанец, так же не мог похвастаться подходящим нарядом. На чужестранце были простые коричневые штаны из грубого сукна и кожаная потертая куртка в тон. Подобным образом, обычно, предпочитали одеваться наемники или убийцы, но уж никак не ловкие воры, решившие замаскироваться под чужестранных вельмож, на что в тайне рассчитывал ловчий, обнаружив яркий лоскуток. Окончательно развеяли все надежды крылатого длинные кривые кинжалы, прикрепленные к поясу шуттанца ремешками и замысловатыми узлами.
Его вор не был хладнокровным убийцей, а этот человек, пусть и походящий на ловкача ростом и хрупким телосложением, явно пустил бы в ход свое грозное оружие, представься ему для этого хоть малейший повод.
— Ради всех святых и покровителей, прекрати вытаптывать траву и шуметь почем зря! — зло прошипела женщина, не прерывая своего сомнительного занятия. Властный, раздраженный голос показался неуловимо знакомым. Будто раньше ловчий его уже где-то слышал, только не в таком напряженном исполнении и при более благоприятных обстоятельствах.
— Да хоть ради вашего знаменитого Ловца живых чудес! И чего, спрашивается, Боривал еще жалуется на Корду? Прядильщики в конец обнаглели, даже собственных святых умудряются обворовывать, причем не кое-как, а вполне основательно, да еще и после смерти, — продолжал бушевать шуттанец, возобновляя свои бесполезные поиски у следующего склепа. В ответ на его реплику раздался мелодичный смех.
