Мычу, давая понять, что мне есть что сказать. Не сразу, но получаю обратно доступ к речевому аппарату.
— Жаль. Я была уверена, что именно ты справишься.
— Мне тоже так казалось, но это сложно. Взбалмошность — ладно, к этому привыкнуть можно, но ты абсолютно бесконтрольная. Существуешь сама по себе, со своими правилами, и вот под это… сложно подстроиться.
Пам-пам-пам. Приехали. Марш Мендельсона отменяется по технических причинам. Запихивайте белых голубей обратно в клетки.
— Так давай облегчим задачу. Разбежимся по разным углам и никому ни под кого не придётся подстраиваться. Как думаешь, если пройдусь по городу с плакатом: “Ищу нового парня. Старый не вывозит”, кто-нибудь меня подберёт? А то одной оставаться опять не хочется.
Михеев смачно выругивается, не стесняясь в выражениях. Цензура бы такого не пропустила.
— Вот об этом я и говорю! Клубком сворачиваешься и иголки наружу. Лучшая защита — нападение? Зачем из крайности в крайность бросаться?
— Потому что очевидно, к чему всё идёт. Зачем оттягивать?
— Для кого очевидно?
— Для меня. Я уже через это проходила: ты клёвая в качестве друга, а вот встречаться с тобой ну нахрен. Своим поведением сама вынуждаешь тебе изменять, бла-бла-бла и дальше в том же духе, — подобрав кеды, встаю на ноги. — Пошли обратно в лагерь, пока меня тут целиком не сожрали. Нам направо или налево? — мы так петляли, что я уже потерялась в пространстве.
— Что за тупая привычка сбегать на середине разговора? Сама просила говорить прямо, без увиливаний.
Просила. Но одно дело слышать о своих недостатках от левого чела, который тебе никто, и совсем другое от того, в кого втюхалась как последняя клуша. Да, это не сопливая розовая любовь с единорогами на ватных облачках, но она есть. Своя, особая.
Гера прав, любовь — аномалия, которая проявляется у всех по-разному. Моя в том, что я привыкла. Доверилась. Осознанно тянусь к нему и в какой-то мере, нет смысла отрицать, уже зависима от самого факта, что он рядом. Что, наконец-то, у меня есть шанс чувствовать себя… нужной, а главное — не одинокой.
И это только начало, дальше затянет ещё сильнее, поэтому если у наших отношений, которые непонятно есть вообще или нет, перспектива одна — лучше резать наживую. Сейчас. Чтоб не было больнее потом.
Иду хоть куда-нибудь. Только чтоб не стоять.
— Каминских, тормози, — игнорирую окрик. — Тормози, мать твою! — снова игнорирую, а вот врезавшуюся в землю рядом с моими босыми пальцами пулю игнорировать уже не так просто. Офигевше оборачиваюсь, забывая, что прятала лицо не просто так. — Совсем охренел? Ещё в лоб садани!
