- Да мне-то откуда знать, что он не кован? – оправдывался Ефим, заводя в оглобли другую лошадь.
- Про своё всё знаешь. Этот чужой.
Пока переругивались, Камчук вылез из кошёвки и прошёлся по знакомой ограде. Тускло отсвечивали окна на втором этаже. Внизу, в конюховке, двусмысленно мигал фонарь, словно намекал на что. Огонь этот был неприятен Камчуку своей развязностью.
И дом, и двор, и огонь, лижущий фонарное стекло, напоминали о Фатееве, бывшем хозяине этой усадьбы, и оттого было не по себе. Камчук не часто вспоминал Фатеева, но и совсем выкинуть его из памяти не мог. Слишком многое было связано с этим человеком. Даже воскресение из мёртвых.
С небольшой группой красноармейцев Фатеев отбил полуживого Камчука у кулаков и доставил его к своему знакомцу Лавру Печорину. В экстренных случаях ветеринар нередко пользовал людей, и удачно. Кости, аккуратно вправленные старым костоправом, срослись прочно. Остался лишь шрам. И Камчуку было лестно, когда на губернской конференции делегаты указывали на этот шрам и перешёптывались. К тому времени о Камчуке уже писали газеты.
С Фатеевым встретились в Заярье. По всем статьям он подлежал раскулачиванию. Увидав в списке знакомую фамилию, Камчук удивился:
- А этот как сюда попал?
- Самый злостный, – угрюмо выдохнул Сидор Пермин, руководивший группой активистов.
- Пришлите его ко мне! – велел Камчук.
Но Фатеев не пришёл. А утром его увезли в полузабытьи. Проезжая мимо Камчука, он поднял с коленей жены в скатавшихся волосах голову и, поведя побелевшими от боли глазами, глухо хрипнул:
- Ты? Выходит, зря я тогда верёвку-то... Зря... Вернусь! Не я буду.
Камчук, не любивший оставлять за другими последнее слово, смолчал и, зайдя в Совет, долго и незряче глядел на разрисованную стену напротив.
Накануне вечером он допоздна ждал, что Фатеев придёт, напомнит о прошлом. И Камчук попросит оставить его в колхозе под свою ответственность. Если будут противиться – настоит, переборет.
Когда за дверью кто-то кашлянул, потом нерешительно скребнул ногтём, Камчук встрепенулся, радуясь этому позднему появлению.
- Это я, Алёха, – гундосо произнёс чей-то голос, и в дверь бочком протиснулся хитроглазый мужик с перебитым носом. – Дугин я, значит.
- Из этих? – Камчук кивнул на список, лежавший на столе.
- Опять же как на ето дело поглядеть, Алёха...
- Я не Алёха, – нахмурился Камчук.
- Извиняюсь, гражданин-товарищ. Присказка у меня такая. Дак я и говорю, как ведь на ето дело посмотришь. С виду-то я кулак, не спорю. А ты мне в нутро заглядывал? То-то. Может, я самого Ситьки Пермина политичней. Тогда за какие такие грехи меня на выселки- то? Ты сперва тут спытай. Эдак вот и выйдет по правде. Я на всякий случай гумагу заготовил, Алёха. Самолично подаю в голхоз.
