С похмельем разобрался тоже кое-как, может и нет вовсе. Сидел сейчас весь синий, весь опухший и несчастный, нечёсаный, да пытался рассказать историю про карту с чертом.
И все равно было следователю да врачу. Даже если правда, они за годы своей работы и не такое повидали. Ионтий Евгеньевич даже умудрялся улыбаться, падаль. Женушка галстучек поправляла видно сразу, какой красавиц писанный. Увел же возлюбленную Фрицевича много лет назад! Не может он любить, юношеская дурость, да-да. Лишь бы насолить, насолить, а сейчас ржет над ним. Издевается гнойник! Тварь редкостная, так бы и набить рожу, да только Павел Петрович помешает. Ладно, покойнее. Что о даме? Все равно ей дурак лингвист бы по душе не пришелся. Пусть, пусть. Счастливы же, а ему и в одиночестве хорошо. За влюбленными всегда следит дьявол, всегда между ними Лукавый.
– Яша, от тебя спиртом пасет на весь град наш малый, – Ионтий зевнул, зевнул и принялся рассматривать потолок, голову закинул – Ну даже если…
– Сейчас-сейчас, я вам покажу эту карту, – и полез под стол лингвист даже не дослушав, а может и просто упал. Только ему не дали! Перехватил следователь на место усадил.
– Да черти с картой! Может тебе в карман кто подкинул ты сам выронил, а мужик тот показался просто на просто.
Это было абсолютно нелогичное, абсолютно глупое предположение, но захотелось поверить. Захотелось поверить! Уверовать хоть в дьявола, но объяснить себе, что же это было. Схватился за подолы пиджака Яшечка, зажмурился, проморгался. Усмирил ревность, обиду, досаду, воспоминания, дух пойла. Зажмурился так, проморгался так, что по итогу в глазах поплыло еще сильнее.
– Так что ты там перевел? –Ионтий как всегда сгорал от любопытства, он всю дорогу верно продергался в желание узнать скорее, что этот глупый жалкий мальчик с первой сединкой на голове нашел.
– Я? Перевел, перевел, – зашепталось соверешнно бедно, зашепталось – Перевел?! Да, вот же оно.
Пальцами тонкими серыми Яша подергал папочку, ленту развязал, да толкнул, толкнул к этим зловещим рылам. Были ли они друзья ему? Никого и нет, лучше не думать о сем. Они с интересом принялись изучать, хихикать, словно журнальчик, какой парижский читать изволят. Больше всех, конечно, смеялся Ионтий. Ион, да? Был у греков такой, родоначальник ионян! Только о нем ничего не припомнилось для злорадного. Осмелился бы малыш лингвист? Нет.
– Какое довольство! А у этого Солитудова настоящий дар писательский, а, Павел Петрович?
