Но прошло несколько дней, и Петер наш задумался – а что ему за радость в этой новой дружбе? Что за выгода? – А никакой – если Йен с Гийомом снова рассорятся, кому первому худо будет? – ему самому, Петеру. На него и сейчас-то косо глядят, а тогда сразу всё припомнят. В предатели запишут. Нет уж, лучше сейчас самому исправить ошибку! – И Маленький Петер, как ни в чём не бывало, снова переметнулся в дылдину компанию. И хотя с распростёртыми объятиями его здесь не приняли, но не оттолкнули, и то хорошо.
Как-то вечером Йен с приятелями бездельничали и трепались у сухого колодца, и Метте с ними заодно, словно своя. Подошёл Петер, его почти не заметили., так, кивнули молча. Попытался слово вставить – от него отмахнулись. А девчонка сказала какую-то глупость и все уже гогочут-заливаются и эта с ними! Ну ничего, сейчас он её поставит на место!
– Она тут врёт, в вы и рады слушать! А что здесь наша «героиня» потеряла? И вообще, кто она такая? – Нищенка! В наших обносках ходит и перед нами выставляется! – Метте застыла, словно её внезапно ударили по щеке. – Моя мамочка говорит – они разве что подаяния не просят. Её мать в чужих домах полы моет, одну и ту же юбку годами носит. Да будь у меня такая мамаша, я бы со стыда сгорел!
И тут Дылда с размаху, со всей силы, врезал Петеру по губам:
– А ну, заткнись, крысёныш! Закрой свой поганый рот!
Не плачь, Метте! Мало что всякий придурок скажет, никто ж его не слушает! Да пусть эта вонючка попробует ещё хоть слово вякнуть, я его с землёй сровняю.
А в это время Петер верещал, как резаный:
– Кровь! У меня кровь! За что? Я за тебя а ты!.. Из-за этой?.. Из-за какой-то!.. – Докончить фразу ему не удалось, потому что Йен замахнулся снова, и Петер только чудом успел отскочить. – Не тронь меня! Я маленький, меня нельзя обижать! Влюбился! Дылда в Метте-побирушку влюбился! А-а! Всё маме скажу!
– Иди-иди, доноси своей мамочке! Мамочка у него – великая знать из запечья. Вечно у неё губы поджаты, словно уксус во рту держит. Она забыла, как у Метте отец погиб, спасая деревню от пожара? Забыла, где тот пожар начался? А не в вашей ли лавке? – Кто-кто, а я эту историю хорошо знаю, и мой отец в том пожаре чуть не сгорел, его старый Бьёрн еле выходил. Мы с братом вот так же могли осиротеть, и ты нам тогда кричал бы: «нищие!»
Наш лавочник, твой папаша, клялся тогда, божился перед всей деревней, мол не оставит вдову, не бросит одну с малым ребёнком на руках, да, видно, только на обноски его благодарности и хватило.
