И ещё, Хильда твёрдо заявила – Метте переночует у них, потому что до своего дома у неё вряд ли хватит сил добраться. А если Грете не против, пусть и сама остаётся – места всем хватит.
Спорить с ней опять-таки никто не стал. Попробовал бы поспорить!
Когда до скрипа отмытые, причёсанные и переодетые во всё чистое путешественники уселись за стол, и словно голодные волчата набросились на еду, у взрослых на глаза невольно навернулись слёзы. Гийом никогда бы не подумал, что Элис!.. Элис! способна вот так судорожно прижимать его к себе, шмыгать носом и говорить – ему, кого она всю жизнь только муштрует да распекает! – такие нежные слова.
А Грете, только сейчас осознав, что дети лишь чудом смогли выбраться из страшного Мёртвого леса, побледнела словно мел, губы у неё затряслись от рыданий и слёзы хлынули ручьём.
Метте растерялась, не зная как утешить мать, и сама от бессилия и жалости к ней расплакалась:
– Мамочка, ну не плачь! Ну, зачем же ты плачешь, я же с тобой! Всё хорошо. Мы дома. Всё хорошо. И честное слово – там не так уж и страшно.
Но от этих слов Грете заплакала ещё горше, ещё безутешнее: – Доченька моя единственная!
Никого, кроме тебя, у меня нет! Не пущу тебя больше никуда! Никуда от себя не отпущу!
Девочка, родная моя!
Хильда властно прикрикнула на неё: – Ну-ка, прекрати истерику, возьми себя в руки! Что ты причитаешь по живой словно по мёртвой? Что ты ребёнка пугаешь?
Но Грете никак не могла справиться с охватившим её запоздалым страхом.
Тогда Элис обняла бедную женщину за плечи, зашептала что-то певучим голосом, словно малое дитя убаюкивала, и та потихоньку-потихоньку успокоилась.
А ребята под эту колыбельную уснули тут же за столом, пришлось Юстасу брать их на руки и разносить по постелям.
Назавтра приятели проспали чуть не до вечерних сумерек, никто и не подумал их будить.
Напротив, взрослые говорили шёпотом и ходили на цыпочках, чтобы ненароком не потревожить детей.
Первое, о чём вспомнил Гийом, едва продрал глаза – вчера он так и не сумел хоть словечком перемолвиться с Элис.
Но когда он кинулся искать тётку, оказалось, та ещё засветло, никому и ничего толком не объяснив, умчалась по делам – то ли в соседней деревне кто-то захворал, и срочно потребовалась помощь лекарки, то ли её присутствия ждали иные, тайные нужды.
Когда же она вернулась, давно наступил вечер, в гостиную набилась такая куча народу, что яблоку негде было упасть. Какой уж там разговор!
Зато со всеми остальными наговорились аж до мозолей на языке. Спросы да расспросы посыпались на головы ребят, как горох из мешка. Сельчане то вопили, перебивая друг друга, то замолкали и сидели не дыша, боясь пропустить хоть слово.
