– Сочувствую, – со смешком отозвался Мерсьек.
От его делового настроения после приземления шара, не осталось и следа.
Завтракали долго. Тескомовцы Тлумана отдыхали и никуда не торопились. Они лениво жевали, лениво перебрасывались репликами, посмеивались. Экипаж воздушного шара тоже не жаждал подниматься в небо – интересно поговорить с новыми людьми, посплетничать. Ну, а те, кто бредёт по пустынной равнине впереди, сбоку и сзади, сделай они свидж влево или вправо, для наблюдателей сверху не помеха – определят, кто где, да и попугают, мол, вот вы у нас, как на столе.
Мерсьек поведал Тлуману о продолжающейся неразберихе в столице Сампатании.
– Власти настоящей нет. Одноимённые проникают в центр Габуна, заполняют без разрешения дувары многоимённых, а то и присваивают их.
– А наши куда смотрят?
– Туда и смотрят! Тоже что-то делят, – зло сказал Мерсьек. – Мне вот с Жуперром общаться легче, чем… – Он хмуро осмотрел недоеденный пакет, как бы ища в нём продолжения недосказанного. – Трудные времена. У всех проснулся свой бзик. Ждут прихода Бланки, нашествия неких Инеистых с Суременных гор или полчищ неведомых ещё выродков… Даже якобы в пустыне Снов оживление…
– Кому там оживляться? – выпучил глаза Поликан. – Пустыня же. Там говорят…
– Кто говорит? – дёрнул бровями Мерсьек.– Туда ни хожалые, ни лесовики носа не суют. А то, что достигает Керпоса из Фитолы, нуждается в многократной проверке.
– Слетали бы и посмотрели, – сказал Тлуман.
– Слетали бы… Хорошо говорить. А я в этом году потерял несколько шаров. Три из них на твоей совести.
– Даже так? – обиделся Тлуман. – Вы плохо летаете, а я, оказывается, виноват?
– Я не сказал, что ты виноват. Но гоняясь за этим мальчишкой… С тобой.
– У нас тоже из-за него потери. Оттого и бегаю за ним, чтобы наказать за всё.
– Долго бегаешь, – жуя, сказал Мерсьек. – Да не обижайся ты! Я себя тоже имею в виду… Ладно, мы слетаем, посмотрим, а там… – Он вдруг прислушался, повёл носом, насторожился. – Вы ничего не чувствуете? – оглядел он взглядом думерта и кринейтора.
Поликан перестал смаковать очередной пакет, недоумённо уставился на Мерсьека серыми, на выкате, глазами.
– «Что можно чувствовать во время еды?» – спрашивали древние. И отвечали: «Только вкус еды!».
– А ты сам что чувствуешь? – Тлуман тоже ощутил перемену: ползущий по спине озноб, возникшей неясно от чего, то ли от неожиданной перемены настроения Мерсьека, то ли от зарождающейся опасности, подступающей откуда-то извне.
