Снова у него порвались носки, и большие пальцы ног вызывающе поблёскивали синеватыми ногтями. Нет, чтобы в безделье взять иголку и зашить или хотя бы выбросить носки. Носить будет, пока я ему не подскажу.
Подарочек!
– И что там было?
– День неповиновения властям.
– Тебе это надо?
Я пробормотал что-то невразумительное, мол, с детских лет готов постоять за правое дело.
– Не-е, – говорил он чуть позже. Почти пел. – Надо ходить туда, где поспокойнее.
– Всегда воевали, – заметил я, сдерживаясь, чтобы не нагрубить ему.
Томность и нега Учителя после только что увиденного и пережитого показались мне кощунственными и аморальными.
Учитель моей интонации не заметил, продолжал наставительно цедить:
– Всегда. Это да-а… Да не всегда стреляли из огнестрельного оружия, тем более, автоматического.
– Разница!?. Били из луков, метили дротиками, кололи пиками, убивали дубинками, махали мечами, саблями… Кололи ятаганами… Мечи вон одноручные, двуручные и даже шестиручные. Швыряли камни катапультами, пращами, руками…
Меня понесло. А Сарый покачивал ногой в рваном носке, будто отсчитывал названные мной орудия убийства, не перебивал меня и с сомнамбулической улыбочкой слушал, что я вываливал на него.
– Разница есть, олух ты мой! – сказал он так, как будто вернулся на три месяца назад – важно и безапелляционно. – Побегай лучше во времени. В разном времени, посмотри, сравни… А потом найди местечко, где тебе больше всего нравится… Я вот люблю второй век… – И он мечтательно прикрыл глаза.
Так хотелось сказать: «Там бы и сидел!»
Однако, глядя в его безмятежное лицо и слушая его переходящий на сварливость голос, я успокаивался, словно под гипнозом, а он журчал, не мешая мне уже думать о чём-то другом.
«Что мне бегать? – думал я, – если есть вполне определенная задача от Симона – искать аппаратчиков. И она мне по плечу».
Не мешкая, снял с гвоздя рюкзак, выгреб из холодильника еду – Сарый захочет есть, сам в магазин пусть сбегает, дорогу знает, да и не нянька я ему теперь – и положил её в полость рюкзака. В наружный его карман впихнул бутылку водки. Туда же засунул пистолет, так как кобура на ремне мне мешала. Наскоро попрощался с ходившим за мной по пятам Учителем и стал на дорогу времени.
Первый привал сделал, пройдя сто тысяч лет. Шёл и ни о чём не думал. Ни о времени, которое осталось позади, ни о себе, потому что не привык о себе особо думать, ни об аппаратчиках, которых ещё не видел и представить их в натуре не мог, ни о том, что меня могло поджидать в глубинах прошлого.
