И если развить данную точку зрения и сделать логический вывод, вынужденно признав, что наши кошки не понимают нас и им всё равно, что мы им говорим, тогда, вероятно, однажды мы обнаружим, что больше не любим их. Лично я не поддерживаю эту теорию. Человеческий ум идеально приспособлен для того, чтобы одновременно сочетать два противоположных взгляда на животных, при этом один вовсе не исключает второго. Идея о том, что животные в чём-то похожи, а в чём-то совершенно не похожи на людей, составляет зерно юмора в бесчисленных мультипликационных фильмах и поздравительных открытках. И если бы эти две концепции отрицали друг друга, тогда бы мы не видели там ничего смешного. На самом деле, я должен признать тот факт, что чем больше я узнаю кошек — благодаря своим собственным исследованиям и исследованиям других людей — тем сильнее я ценю возможность разделить с ними свою жизнь.
* * *
Кошки очаровывали меня с самого детства. Пока я рос, мы не держали в доме кошек, не было их и у наших соседей. Единственные коты, которых я знал, жили на ферме, в конце улицы. Они не были домашними питомцами, их держали в качестве мышеловов. Мы с братом иногда с любопытством наблюдали, как один из них периодически пробегал из сарая в амбар. Но эти животные были слишком заняты и не проявляли дружелюбия к людям, в особенности к маленьким мальчикам. Однажды фермер показал нам помет котят, лежавших в тюке сена. Он не делал особых попыток приручить их: для него они были всего лишь способом защититься от сельскохозяйственных вредителей. В том возрасте я думал, что кошки — это один из видов сельских животных, таких как куры, клевавшие зерно во дворе, или коровы, которых каждый вечер привозили в коровник для дойки.
Первый домашний кот, с которым я познакомился, был полной противоположностью тех фермерских котов — нервный бурманец по имени Келли. Келли принадлежал подруге моей матери, у которой случился приступ. И пока она была в больнице, кормить кота было некому. Келли столовался у нас. Его нельзя было выпускать на улицу, иначе бы он попытался вернуться домой. Он беспрерывно орал, ел только варёную треску и явно привык к безраздельному вниманию со стороны безумно влюблённой в него владелицы.
Когда он жил у нас, то большую часть времени проводил, спрятавшись за диваном. Но когда раздавался звонок телефона, он мгновенно появлялся и, убедившись, что внимание моей матери занято человеком на том конце провода, глубоко вонзал свои длинные бурманские клыки в её голень. Те, кто постоянно звонил, уже привыкли к тому, что примерно на двадцатой секунде разговор прерывался пронзительным криком и приглушенными проклятьями. Понятно, что никто из нас не питал особой любви к Келли. И мы вздохнули с облегчением, когда его забрали.
