– Ясное дело! – выпалил Алекс и, подойдя ближе, решительно забрал рамку, чтобы тут же положить фотографией вниз.
О том, что бабушка его прокляла и выставила из дома, узнав, что решил вслед за родителями податься на чужбину, говорить не хотелось. Но Елена, должно быть, уловила что-то в его взгляде, сочувственно улыбнулась, и Алекс не сдержался:
– Раз вам про бабушку интересно, может, и про маму послушаете? Она знала! Знала обо всех… вас! Но отец только отмахивался, обвинял, что ей мерещится, что ей лечиться надо.
От улыбки не осталось следа. Елена потемнела лицом и отчеканила уверенно и четко:
– По крайней мере, ваша мать связалась с ним добровольно и добровольно все это дерьмо глотала. Не нравилось? Что ж, есть такая штука – развод. И, кстати, дела покойников меня не сильно-то и волнуют.
Она казалась собранной и непоколебимой, но, присмотревшись, Алекс заметил, как дрожит ее подбородок, как напряглась шея, как пульсирует жилка под покрытой веснушками кожей.
– Что вы хотите знать, Сашенька? Что ваш отец не понимал слова «нет»? Что, раз начальник, привык получать все, что пожелается? Что через неделю он уже и имени моего не помнил? Вы не захотите слушать эту историю. Так что угомонитесь, юноша. И яд свой оставьте-ка при себе – пригодится потом поплевать на могилу отца.
Алекс готов был вспыхнуть и возмутиться, но быстро понял, дело это пустое. Повзрослев, он узнал об отце больше, чем хотелось, больше, чем следовало знать сыну, и давно не питал иллюзий.
Можно было, конечно, задать десяток вопросов. Знал ли отец о девчонке? Конечно, знал. Рассказал ли маме? Вряд ли. А если рассказал, то когда? Помнила ли она еще свое имя? Помнила ли хоть что-то из прежней жизни или давно потерялась в сумеречных лабиринтах угасающего разума, в которые другим не было хода? И – главное – как вышло, что даже по другую сторону океана, в чужой стране они вдруг собрались в этом доме, под одной крышей?
На каждый из вопросов был свой ответ. Но Алекс не нуждался в чужих откровениях, он не собирался облегчать ничью ношу или отпускать грехи. И все же вздрогнул, когда Елена внезапно призналась:
– Я не собиралась рожать. Я не хотела ребенка. Но моя мать была фанатичкой: из тех, кто ходит по домам, разносит брошюры и цитирует Писание. «Покайся и живи – или откажись и умри».
– Это не из Писания, – скривился Алекс, умолчав, что и его бабушка – та еще фанатичка. – Жил-был в Либерии верховный жрец-каннибал, убивал детей, ел их сердца. А потом явился к нему Иисус, молвил слово – вот и раскаяние, вот и счастливый конец.