– Господа, – раздался голос у меня за спиной. Я развернулась на каблуках и оказалась нос к носу с Атеном. – Госпожа чародейка права. Боюсь, я допустил оплошность при допросе жертвы и не обратил внимания на важную улику. Простой осмотр ауры подозреваемого в убийстве выявит правду и не займет много времени.
– А, ладно, – городской управляющий бросил карты и сгреб кучку монет, лежащих перед ним. – Пошли, что ли.
– Марис, тебе идти не обязательно, – осадил его целитель Верном. – Дело магическое, мы сами управимся.
– К жене я не пойду, – заупрямился чиновник. – Пока вы во всем не разберетесь. Вдруг она уже того, зараженная.
– Одержимая, – поправил Атен.
– Во-во, вчера как одержимая орала. Я, дескать, пялился на графиню в театре, – алкоголь явно развязал ему язык и теперь Мариса несло. – Ну взглянул одним глазком, с нее не убудет. Кто б не взглянул, там сверху такое… и снизу…
Он обрисовал руками, какое такое было у графини сверху и снизу. Атен одобрительно хмыкнул.
Судья идти отказался.
– Если что найдете, не забудьте сказать, а то завтра я вашего Оникса буду судить, а в обед его вздернут.
Правосудие в этих краях было быстрым, поняла я.
Часовые у входа в тюрьму еще не сменились, тот крестьянский олух, что не впустил меня в первый мой визит, угрожающе выставил вперед алебарду и приготовился снова гнать настырную чародейку в шею.
– Сказано же, не пущать! – прорычал он, а потом заметил в процессии, шествующей за моей спиной, своего начальника. – Вечер добрый, господин Нерол, я тут, того, службу несу, отгоняю зевак всяких.
– Молодец, Гиш, молодец, – Нерол важно кивнул стражнику, едва заметно поморщившись. Кажется, служебное рвение парня переходило все разумные границы. – Но нам нужно видеть одного заключенного.
Нас провели по узким сырым коридорам к камере с убийцей. Вентиляция в тюрьме была из рук вон плохо устроена, а сантехнические удобства ограничивались ведром, даже без крышки, так что ароматы в воздухе витали невообразимые.
Но узнику было все равно. Он скорчился на тюфяке в углу камеры и не пошевелился, когда его позвали. В камере было темно, пришлось зажечь магический светлячок, чтобы что-нибудь разглядеть. Когда я увидела лицо арестанта, я поняла, что мои худшие опасения не напрасны. В глазах убийцы было пусто, в них не было ни капли разума, как у обезумевшего от боли животного. Его рот кривился в беззвучном крике, но перехваченное спазмом горло не издавало ни звука.
– Мы наблюдаем симптомы посттравматического стресса, характерного для человека, пережившего одержимость, – отстраненно заявил Атен. Меня его холодность не обманула, я заметила, как дрогнул его голос. Он облажался. Он пропустил намек в словах жертвы, он не проверил убийцу. Теперь его гордость была задета и саднила, как присоленная царапина.
