В обмен на утраченную веру в людей Борис Моисеевич получил на руки четыре постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, с которыми и пошёл в суд. Наш суд, самый гуманный и справедливый суд в мире, признал основания иска гражданина Натанзона законными и вынес судебное решение, согласно которому гражданин Коростель должен был вернуть Борису Моисеевичу 25 лям плюс положенные гражданским кодексом проценты. Дальше мяч оказался на стороне судебных приставов. Тут уж Натанзончик решил не наступать на одни и те же грабли и, в силу своей природной щедрости, подогнал ребятам аж 50 тысяч рублей. Те были слегка смущены, так как не понимали, как поступить с такой огромной суммой. Но дело своё сделали вполне добросовестно. Съездили в Белоомут. Обнаружили, что халупа, в которой ютится гражданин Коростель с двумя несовершеннолетними коростельчиками, даже по меркам Белоомута является халупой. Забрали у бедного Олега Любомировича в счёт уплаты долга старенькую «Ниву-Шевроле» остаточной стоимостью 250 тысяч рублей, и обязали его отчислять в счёт погашения долга определённый процент от 40 тысяч рублей, которые он ежемесячно получал в администрации городского поселения Белоомут. А самое главное, судебные приставы установили, что господин Коростель – форменный голодранец и ничего ему в этой жизни не принадлежит.
Вот после этого то наш Борис Моисеевич Натанзон и затосковал не по-детски. Сколько раз он во сне взывал к своему любимому Илье Юрьевичу Шпурову: «Вернись, я всё прощу!» И всё больше приходило к нему осознание, что 25 лям йок. Вот как раз в этот трагический момент какой-то добрый человек и вывел его на Рамаза.
Поговорив с Борисом Моисеевичем полчаса я понял, что об оперативных расходах можно не заикаться. Несколько раз он не сдерживался и пытался инструктировать меня что мне делать и как. Спасло меня то, что я хороший актёр. Я настолько убедительно изображал покойного Лёху Адвоката, что после моей фразы: «Уважаемый, а Вы ничего не попутали?» Натанзон начал со мной во всём соглашаться. Единственное, в чём я не мог его продавить, это моя доляна. Здесь маленький еврейчик превращался в ощетинившуюся гиену и рычал:
– Двадцать процентов от того, что Вы привезёте, и всё! И не надо со мной торговаться, молодой человек! На этом мы сошлись с Рамазом, и я ничего с Вами обсуждать не буду!
Для меня же было принципиально важно определиться, на какую сумму в этой совершенно безнадёжной ситуации старый еврей рассчитывает. Мы торговались целый час. Я точно уяснил для себя, что доводы разума на жадность не действуют. Наконец, две высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению, что если Коростель, падла, возвращает 5 лям сразу, то я вручаю ему судебное решение, отчехляю свою доляну, отдаю 4 ляма старику-процентщику, и мы друг о друге забываем.
