ГЛАВА 9. НИНКА.
С Лёхой Адвокатом я познакомился в 99-м году при очень пикантных обстоятельствах. И можно было бы о них рассказать всего в четырёх бессмертных строках удивительного Мастера Лукьянова:
Я помню чудное мгновенье,
Вот Нинка с фраером гребёт.
Дай мне, Кюхля, финку,
Я пойду вперёд…
Можно и в четырёх, да только, если б не Лёха, вряд ли я бы сейчас придавался графомании. Поэтому чуточку поподробней.
В том далёком 99-м году я стал начальником криминальной милиции района Савёловский, причём самым молодым начальником криминальной в округе, подающим большие надежды. Именно в тот год у меня на горизонте появилась адвокатесса по имени Нина. Нинка работала с клиентами за большие суммы и была феноменальным адвокатом: так грамотно умела использовать несовершенства нашего уголовно-процессуального кодекса, недостаточность доказательной базы и свои связи в Савёловской прокуратуре и Савёловском суде, что серьёзные люди, заехавшие, казалось бы, надолго, соскакивали на раз. Слава Нинки, как адвоката, способного развалить любое дело, в криминальной среде достигла своего пика.
Времена тогда были беспредельные. Меньше, чем за десять лет, рухнули все моральные принципы, все этические нормы, все воровские понятия и весь оперской кодекс чести. Чтобы как-то выживать в эти времена, надо было самому быть беспредельщиком. И поверьте мне, если б на месте Нинки был адвокат мужского пола, то, при моей несказанной любви к людям данного рода деятельности, самое лучшее, что его ожидало, – нанесение тремя неустановленными лицами у подъезда дома средней тяжести вреда здоровью на почве внезапно возникших неприязненных отношений. Но Нинка была девушкой, причём девушкой красоты феноменальной, хотя и кукольной. Вокруг неё постоянно витали флюиды секса, безудержного и ненасытного. Я кое-как договорился с ней, что за уголовные дела, возбужденные моим отделом, она не берётся. И стал жертвой гормональной атаки. Причём «играй гормон» был такой силы, что я бегал за Нинкой, как кот во время половой охоты. Я прекрасно осознавал, что объектом моего хотенья является бездушная пустышка, но поделать с собой ничего не мог. А Нинка была не против. Она любила мужчин дерзких и безбашенных, часто заводила романы со своими бывшими подзащитными, причём предпочитала кавказцев. А у меня на тот момент была репутация совершенно безбашенного мусора.
И вот в один прекрасный день Нинка пригласила меня к себе на День Рождения, как одного из главных претендентов на её постоянную благосклонность. Явился я с опозданием на час, задержался на службе, и стал шестым мужчиной на торжестве. Ясное дело, что из дам присутствовала только именинница. Присев за стол и выпив положенную мне штрафную, я оглядел честную компанию. По левую руку от меня сидел благообразный грузин Важа, манеры которого не оставляли сомнений в его роде деятельности: скокарь. Напротив меня сидели езид Каха, известный и дерзкий барсеточник, и чеченец Куйрасолтан, недавно заезжавший по Беговому за вооружённый разбой и спрыгнувший только благодаря Нинкиным чарам. Рядом с нашей Клеопатрой напротив меня сидел джентльмен лет сорока пяти славянской наружности. Одет он был в стиле свободного художника, но очень дорого и модно, как и подобает серьёзному бандиту. Полное отсутствие жировых тканей на лице говорило о том, что чалился он долго и скорее всего на северах. Представьте себе Дмитрия Певцова, только постаревшего и с очень страшным взглядом исподлобья, и вы получите точное описание этого пассажира. А справа от меня и тоже рядом с нашей египетской царицей местного розлива сидел армейский капитан, который, видимо, несмотря на натёртость мозга фуражкой, уже въехал в какую компанию он попал. Нинку капитан хотел, но природной храбростью не отличался. Поэтому на момент моего появления он уже превратился в окуклившуюся восковую фигуру в капитанском кителе, смотревшую на всё происходящее, выпучив глаза, но признаков жизни не подававшую.
