- Блять! – опять ругается Вовка, затем покровительственно хлопает меня по щеке и идет к двери, по пути рявкая на молча стоящего там человека:
- Дверь мне открыл, какого хера стоишь?
- Мне не доплачивают за обязанности швейцара, - все так же холодно отвечают ему.
Вовка тормозит на мгновение, задыхаясь от ярости, но затем выбегает из комнаты, пнув предварительно дверь ногой, чтоб открылась. Дверь распахивается, хлопает от стену и летит обратно, на скорости чуть ли не впечатываясь в тупую башку моего «женишка». Останавливает тяжелое дверное полотно опять-таки твердая рука вошедшего, спокойно комментирующего происходящее:
- Осторожнее, пожалуйста. Дверь тяжелая, можно голову повредить.
- Да пошел ты! – рычит с досадой Вовка и выбегает из комнаты.
А я, выдохнув, иду следом, твердо рассчитывая добраться, наконец, до своей комнаты, завалиться на кровать и всласть поплакать уже!
На человека, в этот раз заботливо придерживающего мне дверь, я не смотрю. Стыдно и горько. Просто очень хочу прошмыгнуть как можно быстрее мимо. Но у самого порога меня перехватывает жесткая рука. Я рассматриваю длинные, такие сильные пальцы, стискивающие мой локоть, затем перевожу взгляд в острые холодные глаза, мертво блестящие за толстыми стеклами очков.
- У вас здесь грязь, - он проводит второй ладонью по шее, легко указывая на кровоподтек. От его пальцев - жар, тело мурашками покрывается, и меня дико бесит эта реакция! Так не должно быть! Не должно быть уже! И я, собравшись с силами, с нескрываемым злорадством, отвечаю так же холодно, как и он:
- Эту грязь ничем не смоешь. Это – засос.
На мгновение зрачки за стеклами очков расширяются, превращаются в пистолетные дула, а затем опять все становится мертво. Он отпускает мой локоть и отступает в сторону. Я молча иду мимо, высоко подняв подбородок.
Никакой жалости, никакого снисхождения. Ничего. Никто ничего не заслуживает.
Потому что все вокруг – твари. Все вокруг – предатели. Подружки, однокурсники, отец… И тот человек, которого я считала единственным, способным меня защитить. Тот, что стоит сейчас внизу, в холле загородного дома отца моего «женишка», и смотрит в спину своим мертвым взглядом. Мой Лешка. Который совсем не мой, оказывается.
В комнате я быстренько закрываюсь на замок, два раза дергаю ручку, проверяя, закрываю плотно блэкауты, чтоб создать полумрак, и только потом валюсь без сил на кровать.
Дикий день, совершенно сумасшедшие эмоции вымотали до того, что хочется закрыть глаза и отрешиться от всего. Полностью уйти в летаргию. И проснуться… Лет так через сто. А можно и двести, почему нет? И чтоб никого рядом. Ни отца, ни гнусных Расщепаевых, ни… Ни Лешки. Главное, чтоб его не было, да. Господи, как же я так попала-то? В какой момент свернула не туда? Хотя… Момента такого нет. Есть моя слабость и неспособность постоять за себя, есть жестокость отца, которого я никогда не назову, наверно, больше папой. Честно говоря, до сих пор не верится в происходящее. Словно, я в кошмар какой-то средневековый провалилась. Когда читала подобные истории, всегда дико удивлялась, а почему девушка, если явно не хочет замуж, молчит? Она – овца, что ли, на заклание? Как так можно? Тут прекрасно подходит поговорка про не судить. Потому что, когда сама оказалась в такой дикости… Только тогда поняла, что есть выход, конечно. Есть. Но… Но его нет. Для кого-то, может, есть, правда. Но для меня – нет.
