Все они присутствовали на суде, который состоялся в церкви днем раньше. Священник сказал, что поймал вора с поличным, монах заявил, что серебряная чаша является собственностью монастыря, рыцарь, который был хозяином вора, объявил его беглецом, а шериф вынес смертный приговор.
Пока процессия медленно спускалась с холма, вокруг виселицы собрался весь город. Последними прибыли наиболее влиятельные горожане: мясник, пекарь, два кожевенника, два кузнеца, ножовщик и мастер по изготовлению луков и стрел — все с женами.
Толпа была настроена по-разному. Обычно люди одобряли казнь. Как правило, осужденным был вор, а будучи людьми, чье имущество зарабатывалось тяжелым трудом, они ненавидели воров. Но этот вор был особенным. Никто не знал, кто он и откуда пришел. Он украл не у них, а у монастыря, находящегося в двадцати милях от города. Да и украл он драгоценную чашу, цена которой была столь велика, что продать ее, по существу, не представлялось возможным, а это было совсем не то что украсть молоток, или новый нож, или хороший пояс, боль утраты которых мог ощутить любой. Они не могли ненавидеть человека, совершившего такое непонятное преступление. Поэтому, когда телега с осужденным въехала на базарную площадь, из толпы раздались лишь отдельные робкие выкрики, и только мальчишки с энтузиазмом дразнили несчастного.
Большинство горожан не присутствовали на суде, ибо в дни, когда вершился суд, они должны были работать, поэтому они впервые увидели этого человека только сегодня. Он был еще совсем молод, где-то между двадцатью и тридцатью годами, нормального роста и телосложения, но в то же время его внешность была необычной: кожа белая, как лежащий на крышах снег, выпуклые глаза удивительно ярко-зеленого цвета и огненно-рыжие волосы. Девушкам он показался некрасивым, старухи его жалели, а мальчишки, глядя на него, хохотали до упаду.
Шериф был лицом известным, что же касается трех других, определивших судьбу этого человека, — в этом городе они были чужаками. Ясно, что рыцарь, этот упитанный человек с соломенными волосами, является важной птицей, ибо ехал он на огромном боевом коне, который стоит столько, сколько плотник и за десять лет не заработает. Монах был старым, возможно лет пятидесяти, а то и более, высоким худым человеком, с трудом сидящим в седле, словно жизнь была для него обузой. Но самым поразительным был сидящий на гнедом жеребце священник — молодой человек в черной рясе с острым носом и гладкими черными волосами. У него был пристальный, настороженный взгляд, как у черного кота, застывшего перед мышиной норой.
