Володя усмехнулся про себя: «Не ты одна. Я тоже других не знал. И надо же, как точно ты помнишь, сколько прошло лет. Неужели подсчитала?»
Тут мать добавила:
— Или ты просто не рассказываешь мне, что у тебя есть кто-то?
Разговор повернул в другое русло сам собой, а, может быть, мать намеренно перевела его. Володя не заметил, как отпустило оцепенение, навеянное темой смерти. Но сменилось оно не менее неприятным ощущением — будто его прижали к стенке.
— Нет, — выдавил он.
— Как такое возможно? Ты посмотри на себя, за тобой девушки сами должны бегать.
— Просто я ещё не встретил нужного человека, а тратить себя на кого попало — дело неблагодарное, — ответил он как можно равнодушнее, чувствуя, что руки на руле начинают потеть.
— Я ведь понимаю, сынок. Ты думаешь, что раз ты мужчина и тебе не надо рожать, то и торопиться некуда. Но старость приходит незаметно, ты не чувствуешь её наступления. Вот стал чаще уставать… но ведь работаешь много, правда? Или вдруг что-то заболело — ну и ладно, когда ж не болело-то? — Запах духов матери тоненькой, едва заметной струйкой вился под крышей, тёк по приборной панели, по рулю, по его рукам, связывая их, стягивая. Володя молчал, но мать продолжала: — Но потом в один момент старость просто падает на тебя. И думаешь: вроде жил себе и жил, а ради кого? Ты знаешь, я только сейчас поняла по-настоящему, что я никому не нужна: ты уже взрослый, отца нет…
— Не ты ли только что говорила мне об идеальной любви, в которой весь смысл жизни? — наконец он придумал, что ответить. — Тогда не торопи меня. И не пытайся манипулировать.
— Я не манипулирую, просто делюсь тем, о чём стала думать из-за папы, — оправдалась мать и замолчала. Володя последовал её примеру.
Заговорили снова только в аэропорту.
— Надо разобрать вещи отца, — сказала мать, остановившись перед рамкой.
— Разобрал уже, — неохотно откликнулся Володя.
— Я имею в виду дома. Надо успеть до сорокового дня раздать одежду. Я не хотела напрягать этим тебя, но… всё хожу вокруг них и даже в руки взять не могу. Разбери их, пожалуйста. Чтобы я приехала и не натыкалась на них повсюду.
— Хорошо, — кивнул Володя.
— Понимаешь… у меня рука не поднимается самой избавиться. Понимаешь, я хочу, чтобы всё осталось как есть, чтобы ещё чувствовать его присутст… — Её голос сорвался. Володя сжал руку матери. Она собралась с силами и продолжила уже спокойно и чётко: — Одежду раздай знакомым, что не возьмут — малоимущим или в церковь. Остальное надо сжечь.
