— Только ты можешь мне помочь! — Её лицо исказило отчаяние. — Ты — моя единственная надежда!
Выходит, с Машей действительно стряслось что-то серьёзное, но почему единственная надежда именно он?
— Ума не приложу, чем я могу тебе помочь, — начал Володя. И осёкся — Маша уставилась на него взглядом, полным мольбы. — Но выслушать готов. Будешь что-нибудь, чай или кофе?
— Нет, ничего не надо, — замотала она головой, садясь на кожаный диван возле окна и оглядываясь вокруг.
Володе стало стыдно за состояние своего кабинета: повсюду валялись кипы книг, бумаг, папок и чертежей. Только ему с Брагинским и Лерой было ясно, что всё лежит на своих местах, и лишь постороннему это могло показаться беспорядком. Маша — не коллега, не подруга, едва ли приятельница Володи, была первой, кого стоило бы причислить к посторонним, но она даже не повела бровью, без интереса взглянув на завалы документов.
Володя прокашлялся.
— Или, быть может, чего-нибудь покрепче? — предложил он, кивнув на подаренную Брагинским бутылку коньяка.
— Нет, чай… он в пакетиках? — спросила она, но, получив в ответ кивок, снова передумала: — То есть нет, кофе. Кофе.
— Окей, — протянул он, выходя из кабинета в опустевшую приёмную. — Растворимый или сварить?
— Мне всё равно, — крикнула Маша, когда он скрылся за дверью. — Хотя нет. Лучше свари.
«Тянет время», — догадался Володя и принялся неторопливо осматривать кофеварку.
Когда поставил чашку на журнальный столик перед Машей, а сам уселся в кресло, Маша молча уставилась в пол.
— Внимательно слушаю, — сказал Володя, чтобы вывести её из оцепенения.
Маша набрала полную грудь воздуха и затараторила почти без пауз:
— Я по поводу моего сына, Димы. Он десятиклассник, учится в первую смену, а я работаю почти без выходных. Так вот, на прошлой неделе я приболела и отпросилась у Ирины домой. Пришла, в квартире музыка играет, громко, на всю катушку, обувь разбросана по полу — и не только наша, чужая ещё. Я увидела, подумала, значит, Дима не один. Хотела попросить его сделать потише, подошла к двери его комнаты, она была приоткрыта, и случайно увидела, что он… что он там целуется с… — Маша замерла, её лицо скривилось, хлынули слёзы, — …целуется с парнем!
Машина трагедия показалась Володе надуманной, но при виде её мигом покрасневших глаз сердце сжалось от искреннего сочувствия. А вкупе с позой Маша казалась по-настоящему несчастной и жалкой: сидела, сжавшись, среди просторного кабинета, увешанного предметами гордости фирмы и доказательствами Володиных побед — дипломами и фотографиями готовых объектов. Маленькая, хрупкая и растрёпанная, с потёкшей тушью, с висящей на нитке пуговицей на манжете, она вздрагивала, пытаясь подавить плач.
