Сокол мечтал его прикончить.
Эта ненависть кипела в каждом потаённом уголке сознания. Он хотел найти его, отомстить, но прекрасно понимал, что во всём виноват только он. Никто больше.
К радости Сокола, никто за ним не погнался. Или же, по крайней мере, его просто никто не нашёл. Хотя, возможно, его давно убили во сне, и всё происходящее — одна из вариаций упущенного будущего, но это было, без сомнений, обычным пьяным бредом. Скорее всего, заказчик нанял других людей, когда одни наёмники нежданно-негаданно испарились и не принесли ему желаемое. Но навряд ли те смогли найти, если добрались до храма, что-то полезное. Хотел бы Сокол посмотреть на эту напыщенную, искажённую гневом морду. Вот была бы потеха!
Сокол постоянно таскал перо с собой, разглядывал его и не переставал надеяться, что артефакт среагирует, и появится Орёл, который обнимет его и утешит. Но всё было тщетно. Перо просто существовало — и ничего более.
В первые месяцы Сокол хотел как-нибудь обратиться к ниврам, попасть мистическим образом в их Королевство и попросить о помощи. Перо было в их храме, значит, они должны что-то знать. Хотя бы маленькую крупицу информации, за которую можно было бы зацепиться. Но гордость переборола здравомыслие, и Сокол поддался простой человеческой апатии и оставил всё как есть.
Потом, когда глеты подошли к концу, он решил, что лучше всё же найти заказчика и отдать ему артефакт, чтобы получить заслуженный гонорар. К тому же он не мог воспользоваться этой треклятой штукой и считал её бесполезной, поэтому зачем она ему? Но каждый раз Соколу хватало сил только на то, чтобы добрести до привычной таверны. Так и была заброшена идея с возвращением артефакта необходимому человеку, которого он, откровенно говоря, даже не знал. Все данные о заказчике пропали вместе с Орлом и сопровождающим.
Когда деньги всё же закончились, Сокол вспомнил, каково это быть бродяжкой с улицы. Он добывал глеты не самым законным способом, но ему это было позволительно, правда ведь? Его душа давно перестала быть белой и пушистой. Теперь она принадлежала убийце, голова которого должна лежать на плахе, а ещё лучше — в кровавой корзине с такими же убогими людьми.
Прокручивая в который раз безрадостные воспоминания, Сокол скривился.
Живот очень кстати прошёл, и он, одним глотком выпив жидкость, почувствовал новую боль, но уже в своём горле. Сокол скорчился, задышал быстрее и открыл широко рот, чтобы глотнуть воздуха.
