— Ты знала, что у твоего козла аллергия на одуванчики?
— Алле… Что? — спросила она.
— Ясно… Воды ему надо. А у меня закончилась вся. У вас…? — вспомнив, что мои попутчики вообще не брали с собой ничего, мысленно ругнулась.
Боян захрипел сильнее. Даша визгнула, сдернула с моего пояса привязанную склянку, которую дала мне баба Нюра, быстро откупорила и сунула горлышко в рот Бояну.
— Пей, пей Боянушка…
— Дааашааа, — протянула я в испуге, но было поздно.
Боян сделал два больших глотка, успокоился и обмяк на руках у Дарьи.
— Двинусь я скоро с этим симулянтом. Оставил хоть воды то?! В горле из-за тебя пересохло, — проворчал хряк, приложился пятаком к бутыльку в руках рыжей и, зажав его мелкими зубами, опрокинул остатки себе в рот. — Ууух, хорошо.
— Кто это сказал? — ошеломленно спросила Даша.
— Что сказал? — переспросила я.
— Что хорошо. Голосом таким… скирпучим.
Мы с Борькой переглянулись.
— Скажи ещё что-нибудь, — сказала я хряку.
Тот задумался на секунду, потом покосился на «умирающего» Бояна и с ухмылкой сказал:
— Сер козел, сед козел, а все псиной несёт.
— Это от кого ещё несëëëт! — внезапно ожил рогатый, а Дарëна от неожиданности отпустила руки и больной шмянкулся о землю.
— Говорящие! — испуганно пробормотала она. — И в самом деле, говорящие!
— Ты тоже их понимаешь? — удивилась я.
— И я понимаю, — отозвался позади всех нас Тимофей и смотрел в оцепенении на двух теперь уже молчаливых животных.
— Охренеть, бутылочка сработала, — догадалась я, поднимая склянку.
— К-к-какая бу-утылочка?
— Нюра дала. На всякий пожарный. Сказала, снадобье специальное, кому хочешь язык развяжет. Вот и развязало…
Несколько минут мы тупо таращились друг на друга и на не менее изумленных зверей. Только Аська все так же невозмутимо мыла свои малюсенькие лапки, сидя на теплой свиной шее.
— Идём. Ночь скоро, — сказала я, как человек, который к таким явлениям успел хоть немного привыкнуть.
Все четверо послушно отправились дальше. Пятеро, то есть. Хряк с козлом молчали, только переглядываясь. Остальные тоже обдумывали что-то про себя.
Когда спустились сумерки, идти стало сложнее. Но, так как местность была сырой, болотистой, остаться здесь на ночлег было едва ли возможно. Решено было выйти на сухую, твердую почву, разжечь костер и там заночевать. Но сколько именно идти дотуда, мы, разумеется не знали. Поэтому, стиснув зубы, сжав кулаки, у кого они были, продвигались дальше сквозь сырую листву по чвякающим кочкам.
